— Я жил здесь, — еле слышно пробормотал Наполеон. — Некоторое время назад…
Те самые черные дни его молодости пролегли в промежутке между Тулонской битвой и Жозефиной. Тогда он уже обрел положение, но не богатство. Бродил по улицам Парижа без цели и без любви. Силился проникнуть в роскошные салоны, только чтобы сбежать оттуда, преисполнившись отвращения к излишествам и пустоте. Тогда он впервые повстречался с Деноном, впервые услышал о чертоге.
— Не правда ли, отрезвляющий вид? — подал голос «красный человек».
— Ужасный, — прошептал Наполеон, изумленный силой нахлынувшей на него тоски.
«Красный человек» поставил фонарь на скрипучую полку.
— Вина? — предложил он, указывая на знакомую бутылку дешевого «шамбертена».
— Нет, не надо. — Бонапарт побледнел. — Пожалуйста… — Он умоляюще посмотрел на своего проводника. — Зачем это все? Каких воспоминаний вы от меня ждете?
«Красный человек» кивком указал на окно.
— Может быть, подойдете и сами посмотрите?
Однако Наполеон слишком часто сверлил глазами убогую улочку, воображая себе стремительный прыжок, мгновенное решение всех проблем — и более никаких долгов, обязательств, изматывающих грез…
Он помотал головой:
— С тех пор прошла целая вечность.
— Семь лет, кажется?
— Девять. Почти декада. Того человека давно уже нет в живых.
— Нет в живых? И что же с ним такое стряслось?
— Он был наивен… Невежество завело его в преисподнюю.
— Невежество? А может быть, идеалы?
— Какая разница? — Наполеон, дрожа, опустился на стул. — Он, то есть я, выстроил мост через бездну. И я не собираюсь обратно.
— Этот мост возвели не вы, — возразил мистик, — а сам Сатана.
Будущий император взглянул на багровую фигуру, которая странным образом высилась над ним, невзирая на скромный рост.
— Так вы — Сатана?
— Полагаете? — промолвил «красный человек», и Бонапарт вздрогнул и отвел взгляд.
— Не понимаю, чего вы добиваетесь, — начал он. — Хотите стащить меня в пропасть?
— Хочу отвести вас от ее края. И ото всех ненадежных мостов.
— Но это же вы тогда, в Великой пирамиде, объявили, что я сделаюсь правителем Франции… правителем всей Европы.
— Я поведал тайны чертога, а он изъясняется лишь образами, знаками…
— Это правда. И я воплотил их в жизнь. В чем же дело? В чем я провинился?
«Красный человек» и ухом не повел в ответ на его излияния.
— Вы еще спрашиваете, тогда как через несколько часов собираетесь короноваться в соборе Нотр-Дам?
— Ах, эта коронация? Всего-то? — презрительно отозвался Наполеон. — Представление для народа. Думаете, мне самому приятно?
— Императору предстоит еще множество неприятных спектаклей или я не прав?
— По-моему, власть вынуждает нас говорить языком черни.
— Значит ли это, что в обществе свиней необходимо валяться в грязи?
Сбитый с толку его саркастическим тоном, Бонапарт потянулся за оловянной кружкой и забарабанил пальцами по неровному краю.
— Так и есть. Нельзя отрицать: толпа неумна, недисциплинированна и усмирить ее очень даже непросто. С массами следует говорить языком впечатлений. Символов. Это единственное, что им доступно.
— Нельзя отрицать и другое: такой подход порождает деспотов.
— Ну нет, — покачал головой Наполеон. — В конечном счете всех великих вождей называли деспотами. Но я никогда не стану таким. Мне точно известно, где следует остановиться.
Мистик не отвечал.
— Вы просто не понимаете, с какими силами я имею дело. Это стихия, лесной пожар. Чтобы чего-то достичь, его нужно обуздать любыми средствами. Тогда уже, с помощью укрощенного пламени, можно вершить великие дела, вы согласны? Можно запустить сияющий воздушный шар и взмыть к небесам.
— А мне представляется аэронавт, который увлекся игрой с огнем и забыл, куда направлялся.
Наполеон еще раз покачал головой.
— Да нет же… Нет… Игра стоит свеч. — Его рука крепко сжала кружку. — Общество испорчено, потому что сам человек по природе испорчен. В этом и заключается моя работа — овладеть силой пламени, обуздать огонь самолюбия и порочности, предотвратить катастрофу.
— А моя работа — предупредить вас, чтобы вы не сожгли себе пальцы, — сказал пророк, удобно устраиваясь на свободном стуле. Мистик смотрел на собеседника с отеческой нежностью, обращаясь к нему, будто к заблудшему сыну. — Напомнить вам, что великого человека должно что-то влечь вперед, а не толкать в спину. Что подлинные герои трудятся в потемках гораздо больше, нежели при ярком свете. Что с охотничьим псом лишь одна беда: он не может без дичи. И что любой солдат — любой гражданин — это не только мундир, но и живая душа.