Впрочем, Квамбара-Али, убравшегося от греха подальше в дальний уголок пиршественного зала, это особо не смутило. Они ведь как дети, эти так называемые воины. Готовы убивать из-за овцы или, даже смешно сказать, — из-за женщины. Подерутся, выпустят пар, успокоятся — и это лишь упростит его дело. Он с любопытством смотрел, как один кочевой вождь, схватив другого за горло, встряхнул его, словно крысу, и того в результате вырвало — прямо на противника.
— Именем повелителя Ферганы — прекратить!
Развернувшись на звук, Квамбар-Али увидел в широком дверном проеме Вазир-хана, которого сопровождали облаченные в кольчуги бойцы. Насмешливая улыбка визиря растаяла — воины поспешили взять помещение в кольцо, и один из них, пробегая мимо, толкнул визиря с такой силой, что тот упал.
Драчуны не сразу поняли, что случилось, но когда стражники оглушительно громыхнули мечами о кожаные щиты, свалка прекратилась: запыхавшиеся, помятые люди умолкли и воззрились на начальника стражи.
— Приготовьтесь приветствовать своего нового повелителя, — грозно возгласил Вазир-хан.
— Печально, но по воле Аллаха у нас пока нет повелителя, — отозвался визирь, поднимаясь с пола и отряхивая полу халата.
Вазир-хан схватил Квамбара-Али за тощее плечо.
— У нас есть повелитель — хутба в мечети уже прочитана. Вы все, падите ниц перед властелином!
Перебравшие на тризне вожди недоуменно вытаращились, но стражи принялись ставить непонятливых на колени, а медлительным или противящимся доставалось и мечами плашмя.
— Славьте Бабура-мирзу, истинного властителя Ферганы! — проревел Вазир-хан и сам пал ниц, поскольку в помещение медленно вошел Бабур в слишком просторном для него желтом халате и бархатной шапке с плюмажем.
За его спиной, держа руки на рукоятях мечей и сурово озирая зал, сгрудились присягнувшие ему вожди.
Впрочем, Бабур сомневался в том, что это такие уж преданные его сторонники: они просто вели свою игру, сделали на него ставку и теперь желали, чтобы он стал победителем, дабы было с кого стребовать награду.
Обозревая помещение, юный правитель находил всю эту картину едва ли не смешной: все эти обломки, объедки, перевернутые столы, запыхавшиеся, плохо соображающие что к чему люди, да еще и их рычащие псы.
Квамбар-Али, с физиономией, еще менее радостной, чем морды скалившихся собак, медленно преклонил колени перед новым эмиром и коснулся лбом пола.
— Визирь, и все вы, поднимитесь, — отдал Бабур свой первый приказ, от осознания этого его пробрало дрожью.
Квамбар-Али встал, явно пытаясь совладать с растерянностью и ужасом, залепетал:
— Мы, члены твоего совета, всегда рады служить твоему величеству.
— Тогда как ты объяснишь это — твое письмо хану Могулистана?
Бабур, не глядя, протянул руку, и Вазир-хан вручил ему кожаную шкатулку. Внутри лежал свиток, который Бабур извлек и протянул визирю, не посмевшему даже прикоснуться к грамоте.
— Это было сделало для блага страны, — дрожащим голосом выдавил из себя визирь.
— Ты сделал это ради собственного блага, — подал голос Вазир-хан.
Но Бабур жестом заставил его умолкнуть. Он чувствовал, что сейчас проходит испытание на способность быть настоящим правителем, и если не справится с задачей, то через неделю, через месяц, через год… рано или поздно, но неизбежно, будет составлен новый заговор, с целью лишить его того, что принадлежит ему по праву рождения.
Лицо Квамбара-Али исказилось от ужаса, в ноздри ударил кислый запах пота и страха, но жалости к человеку, предавшему сына владыки, осыпавшего его милостями, Бабур не испытывал. Лишь презрение, гнев и желание отомстить.
Казначея, астролога и дворцового управителя согнали вместе: глаза их округлились, челюсти отвисли от страха и изумления.
— Увести их! — приказал Бабур стражникам. — Я разберусь с ними позже. Взгляд его скользнул по маленькому, зарешеченному окошку высоко в стене, за которым ему почудилось шевеление. Он знал, что оттуда женщины, оставаясь невидимыми, наблюдают за пиршествами и празднествами, и, хоть и не видел их лиц, понял, что это мать и бабушка следят за его первыми шагами на стезе правления и незримо поддерживают его.
Странно было осознавать, что теперь он властен над жизнью и смертью. Разумеется, Бабур не раз видел, как его отец посылал людей на смерть, а в последние пару лет даже присутствовал при казнях — обезглавливании, сдирании кожи, разрывании на части дикими жеребцами. От воплей и вони у него перехватывало дыхание, но он принимал как данность то, что правосудие должно быть суровым.