Шатры расставили быстро, но решили обойтись без горячей пищи, дабы дым от костров не встревожил тех, кто стоял лагерем на равнине. Ночь выдалась такой холодной, что Бабур дрожал и ежился даже под толстыми, мохнатыми, остро пахнущими овечьими шкурами, а когда наконец провалился в сон, то, как ему показалось, был разбужен лишь через пару минут.
— Повелитель, есть новости, — промолвил Вазир-хан, стоя на коленях возле постели из шкур. Лицо у полководца было взволнованное, но скорее довольное, чем встревоженное.
— Похоже, мы вмешались в дела сердечные.
— Что ты имеешь в виду?
— Пять дней назад к стенам Самарканда прибыл с войском твой родич Махмуд, сын владыки Кундуза. Но его целью является не город, а девушка, а поскольку в Самарканде разброд и смятение, он намеревался проникнуть в город и похитить ее. Она дочь великого визиря.
— И что же его остановило?
Бабур с трудом верил услышанному: в последний раз, когда он видел Махмуда, сына любимой матушкиной сестры, который был на три года старше его самого, это был веселый, но нескладный мальчишка с прыщами на безволосом подбородке и неудержимой страстью к проказам, из-за чего ему частенько доставалось от старших. Тогда Махмуд был заводилой во всех их детских шалостях и вызывал у Бабура восхищение, но сама мысль о нем как о влюбленном воздыхателе, казалась нелепой и смехотворной.
Между тем лицо Вазир-хана снова помрачнело.
— Перед твоим родичем закрыли городские ворота. Великий визирь сам претендует на власть над Самаркандом, и городом, и всеми его владениями.
— Что дает ему такое право?
— Ничего. В его жилах нет ни капли крови Тимура. А что у него есть, так это реальная власть и деньги. Казна в его руках, а значит, он имеет возможность нанять или подкупить кого угодно.
— Но может быть, когда ему станет известно, что я — родной племянник последнего правителя, прибыл сюда, он образумится? Мои права несомненны, и, сколько бы пригоршней золота ни роздал он окружающим, Тимуридом ему не стать.
Юношеская пылкость в голосе Бабура вновь вызвала у Вазир-хана улыбку.
— Он знает о твоем прибытии, но заявляет, что не может передать трон зеленому мальчишке. Кстати, не собирается он и отдавать дочь Махмуду. Для нее он присмотрел более выгодного жениха — сына правителя Кабула.
— Посмотрим, что у него получится! — вскричал Бабур, вскакивая на ноги, так что овечьи шкуры разлетелись в стороны. — Коня! Мы едем в лагерь к Махмуду.
Занималась заря, когда закутанный в толстые шкуры Бабур, в сопровождении свиты, галопом подскакал к лагерю родича.
— Стой! — донесся из рассветного марева резкий оклик часового. — Кто едет?
— Бабур, эмир Ферганы, желающий приветствовать своего родича Махмуда, отпрыска владыки Кундуза.
За ошеломленным молчанием последовал гомон, потом навстречу прибывшим высыпали воины с яркими смоляными факелам: Бабур, когда они окружили его маленький отряд, даже прикрыл глаза. А потом послышался голос, который он узнал сразу: он, правда, стал ниже и грубее, чем ему помнилось, но остался таким же веселым.
— Добро пожаловать, братец!
Махмуд, с густой копной рассыпавшихся по плечам черных волос, с соколом, сидевшим на затянутой в перчатку руке, выступил навстречу и свободной рукой обхватил Бабура.
— Я тут, с утра пораньше, на соколиную охоту собрался, но, хоть ты и расстроил мои планы, все равно здорово, что приехал. Рад тебя видеть. Прошу.
Он сделал жест в направлении большого, квадратного шатра.
Изнутри шатер был устлан мягкими коврами, а кожаные стены драпировались богато расшитыми тканями. Надев на сокола колпачок, Махмуд усадил птицу на золотой насест, а сам развалился на груде мягких бархатных подушек. Бабур последовал его примеру.
— Мне было грустно узнать о кончине твоего отца. Хороший был человек и славный воин, да покоится он с миром. Мы в Кундузе, само собой, оплакали его надлежащим образом.
— Спасибо.
Бабур склонил голову.
— И теперь, получается, мой маленький братец стал правителем.
— Со временем ты тоже им станешь.
— И то верно, — улыбнулся Махмуд.
— Но сейчас, похоже, ты помышляешь о другом?
Улыбка Махмуда расплылась во всю ширь.
— Если бы ты только видел ее, Бабур. Кожа, как шелк, стройна, как веточка ивы, а ростом чуть ли не с меня. Я поклялся, что заполучу ее, и слово свое сдержу.
— Как ты вообще ухитрился с ней встретиться?