А ведь в камере-то смертников мне куда как спокойнее было, подумал я, выпросил на свою голову амнистию. А вслух сказал следующее:
— Слушай, Бонни, ты чувак авторитетный, вопросов нет, рассказал бы ты только, чего до меня докопался-то? Я тебе ничего плохого не сделал, косяков за мной никаких не числится, мы вообще никак не пересекались до этого… чего наезжаешь не по понятиям?
Бонни как-то слегка поувял, но продолжил почти с тем же задором:
— А я с детства не люблю коммунистов, вот и все мои объяснения.
— Ну я, конечно, уважаю твои убеждения, но только я не коммунист и коммунистом никогда не был, чтоб ты знал.
— Как это? — озадаченно спросил он, — при Советах все коммунистами должны быть.
— Совсем нет — в СССР живёт 250 миллионов народу, а членов компартии там всего 15 миллионов. Я вот только в комсомоле состоял, а в партию меня не взяли.
Похоже, получилось у тебя выехать на чистый базар, Сергуня, сказал я сам себе, давай продолжай в том же духе.
— А мне пох, — наконец объявил результат своей умственной работы Бонни, — раз я сказал, что ты сраный комми, значит, так оно и будет — залезай под шконку.
Но тут уж я упёрся — дело в том, что всё дальнейшее моё существование в этой камере будет зависеть от того, как себя поставишь в первый день. Дашь слабину, сожрут к чёртовой матери и не подавятся, а то ещё и опустят, с них станется. Так что надо держать марку.
— Сам лезь, — нагло заявил я, отодвигаясь в дальний угол камеры, — козёл двурогий.
— Two-horned goat? — тупо переспросил он, — а что, бывают one-horned?
— Ага, — ещё наглее продолжил я, — если один рог отломать, то бывают. Щаз я тебе оба рога отобью, готовься.
— Ты кого сейчас козлом назвал? — наконец-то сообразил Бонни, за что зацепиться, — всё, конец тебе, гондон!
А далее он присел, широко расставил руки в стороны и так вот, в полуприседе двинулся в мою сторону — первый раз такую технику вижу. Как же тебя пронять-то, бугая такого? Двое остальных обитателя камеры как сидели на своих койках, так и не двинулись с места, и на этом спасибо, а то с троими я явно бы не совладал.
Был этот Бонни тяжелее меня килограмм на 30–35 и выше на десяток сантиметров, а ещё у него навыки американского футболиста ещё не все забылись, так что он первым делом кинулся мне в ноги с очевидной целью завалить меня на пол, а там уже продолжить. И если б он попал, мне пришлось бы очень несладко, но он не попал, реакция у меня гораздо быстрее, чем у него была. Я ловко подпрыгнул вверх и влево, по дороге успев засветить носком правой ноги ему в глаз… ну не совсем в глаз, но где-то рядом.
Бонни поднялся, потряс головой и повторил попытку зацепить мои ноги. А мог бы и поменять тактику, но мозгов, видимо, у него маловато для этого было — козёл и есть. Я опять отпрыгнул, на этот раз вправо, а засветить в процессе ему успел аж два раза, в голову ногой и по шее рукой. Тот рухнул на пол и некоторое время не шевелился, я подумал, что уже всё, пора охранников вызывать, но нет — поднялся на ноги Бонни и третий раз попёр на меня, на этот раз мелкими шажочками, а руки сложил, как для бокса.
Ну, что про бокс он имел самые начальные знания, это я сразу понял, два его размашистых, но не очень быстрых удара я пропустил над головой, после чего врезал ему от души двоечку — в голову и в печень. Бонни начал хватать воздух ртом, а потом осел на пол, как мешок с песком.
— Помогите, — сказал я двоим сидельцам, — затащить его на койку.
Те послушно встали и взяли его за руки, а я поднял ноги, так мы его и затащили на нижнюю койку.
— Как думаете, — спросил я того, который поумнее выглядел, — врача надо вызвать?
— Не, — сам оклемается — уверенно возразил тот и тут же добавил, — а ты шустрый парень… меня Гарри зовут, а его Томом.
И он протянул мне широкую, как лопата, руку.
А с койки тем временем донеслось: — Всё, конец тебе, сучонок. Мыль верёвку.
Глава 4
— Ага, — ответил я, — уже с разбегу кинулся мылить. Только сначала тебя в парашу затолкаю, хочешь?
Бонни не очень долго подумал, а потом враз обмяк, я ещё подумал, что позвать кого-нибудь не помешает, как вдруг дверь в камеру сама открылась и в неё зашли два надзирателя, не знакомые Пит и Джек, другие.
— Что здесь происходит? — строго спросил один из них, видимо старший, поправляя резиновой дубинкой фирменную сан-квентинскую фуражку.
Я поглядел на соседей и понял, что отдуваться придётся мне одному.
— Ничего особенного, мистер ээээ…
— Зови меня Джеффри, — помог он мне.
— Мистер Джеффри, — продолжил я, — Бонни неудачно упал со своей койки на пол, а мы помогли ему подняться и лечь поудобнее. Сейчас он отдыхает и набирается сил.