Они ехали мимо деревень с простыми колокольнями церквей, потом в дрожащем утреннем свете возникла нетронуто-белая водонапорная башня. Трудно было поверить, что до Парижа осталось всего несколько километров.
Лоран предпринял последнюю отчаянную попытку:
– Пообещай хотя бы сделать новые анализы. Забудем о биопсии. Это займет всего несколько дней.
– Посмотрим.
– Я буду с тобой. Мы с тобой, понимаешь?
Это его «мы» не понравилось Анне: Лоран по-прежнему связывал ее выздоровление с Акерманном, а ее воспринимал уже не как жену, но как пациентку.
Внезапно, на вершине Медонского холма, их глазам открылся залитый светом Париж во всем его великолепии. Бесконечные белые крыши домов блестели, как замерзшее озеро, ощетинившееся хрустальными выступами, морозными гранями, мохнатыми комками снега, а дома в районе Дефанс напоминали огромные айсберги. Город плыл навстречу солнцу, впитывая свет и живительное тепло.
Лоран и Анна погрузились в потрясенное молчание: не сказав друг другу ни слова, они проехали Севрский мост и Булонь-Бийанкур.
На подъезде к воротам Сен-Клу Лоран спросил:
– Отвезти тебя домой?
– Нет. На работу.
– Ты обещала, что отдохнешь сегодня.
В его голосе прозвучал упрек.
– Я думала, что устану сильнее, – солгала Анна. – Не хочу бросать Клотильду на съедение. В субботу в магазине всегда нашествие.
– Клотильда, магазин… – передразнил он ее с сарказмом в голосе.
– Что ты хочешь сказать?
– Эта работа… она… Она тебя недостойна.
– То есть тебя!
Лоран ничего не ответил. Возможно, он даже не услышал этой ее последней фразы. Вытянув шею, он пытался разглядеть, что делается впереди: движение застопорилось на кольцевом бульваре.
Нетерпеливым тоном Лоран приказал водителю «вытаскивать их отсюда!». Николя, правильно оценив ситуацию, достал из бардачка мигалку и мгновенно пристроил ее на крыше. «Пежо-607», зайдясь воплем сирены, выехала на осевую и рванулась вперед. Николя жал на педаль газа, а Лоран, вцепившись в спинку переднего сиденья, упивался любым поворотом руля, каждым ловким маневром. Он напоминал сейчас ребенка, увлеченного видеоигрой. Анна всегда изумлялась тому факту, что Лоран, несмотря на все свои дипломы и высокий пост директора Центра исследований и научного анализа Министерства внутренних дел, не забыл кайфа «уличной» работы, не освободился от ее власти. «Несчастный легавый», – подумала она.
У ворот Майо они направились в сторону авеню Терн, и Николя наконец-то выключил сирену. Анна въезжала в свой привычный мир. Улица Фобур-Сент-Оноре, сияющая огнем витрин, зал Плейель – в огромных окнах второго этажа двигались, тянулись вверх тонкие силуэты танцовщиц; своды потолка из красного дерева в магазчике «Братья Марьяж», где она всегда покупала любимые редкие сорта чая.
Прежде чем открыть дверцу машины, Анна решила закончить разговор, прерванный включением сирены:
– Ты ведь знаешь, это не просто работа. Для меня это способ общения с внешним миром, возможность не застрять навечно в нашей квартире.
Она вышла из машины, наклонилась к окну.
– Магазин или дурдом, альтернатива проста, понимаешь?
Они обменялись прощальным мимолетным взглядом, и привычная близость вернулась – за один взмах ресниц. Анна никогда не назвала бы их отношения «любовью». Они были сообщниками, подельниками – по эту сторону желания, страстей и колебаний, навязываемых человеку течением дней и настроений. Они понимали друг друга без слов…
Внезапно к ней вернулась надежда. Лоран ей поможет, он будет ее любить, она не лишится его поддержки. Тень станет солнечным янтарем. Лоран спросил:
– Заехать за тобой вечером?
Она кивнула, соглашаясь, послала ему воздушный поцелуй и направилась к «Дому Шоколада».
4
Дверной колокольчик звякнул, словно она была обычной покупательницей. Привычный, обыденный звук внезапно успокоил Анну. Месяц назад, увидев объявление в витрине, она пришла сюда наниматься на работу – просто так, из скуки, надеясь отвлечься от мучивших ее наваждений. Но все получилось даже лучше.
Она нашла здесь убежище.
Магический круг, отгоняющий ее страхи и тоску.
Два часа дня. В магазинчике пусто. Клотильда наверняка воспользовалась затишьем, чтобы отправиться на склад или в подсобку.
Анна прошла через зал. Лавочка, декорированная в коричневых и золотых тонах, напоминала коробку шоколадных конфет. Помещавшийся в центре главный прилавок походил на расположившийся в яме оркестр: классический черный и молочный шоколад, конфеты всех форм и размеров… Слева, у мраморного кассового прилавка, была выложена продукция «экстракласса» – такое позволяешь себе в качестве маленького каприза, когда расплачиваешься за покупки, в последний момент. Справа – мармелады, карамель, нуга, а наверху, на полках, – прозрачные пакетики с леденцами и прочими прелестями.
Анна заметила, что Клотильда закончила оформлять пасхальную витрину. В плетеных корзиночках обретались яйца и курочки всех размеров, за шоколадными домиками с карамельными крышами наблюдали марципановые свинки, под бумажным небом раскачивались на качелях котята и цыплята.
– Ты здесь? Это просто блеск! Товар уже привезли.
Клотильда появилась из старинного ручного грузового лифта, позволявшего поднимать ящики в магазин прямо со стоянки у сквера Дю-Руль. Она спрыгнула с платформы, перешагнула через гору коробок и подошла к Анне, весело отдуваясь.
За несколько недель Клотильда превратилась для нее в спасительный якорь. Двадцать восемь лет, маленький розовый носик, вечно падающие на глаза пряди пушистых русых волос. У нее было двое детей, муж «в банке», дом, купленный в рассрочку, и раз и навсегда определенное будущее. Она жила в ясном осознании счастья, чем совершенно выбивала Анну из колеи. Существование рядом с этой молодой женщиной раздражало и успокаивало одновременно. Анна ни на секунду не могла поверить в ее идеальный мирок без сбоев и неприятных сюрпризов. В таком подходе к жизни было нечто нарочитое, заведомо ложное. В любом случае для Анны подобный мираж был недоступен: в тридцать один год у нее не было детей и она всегда жила, ощущая неловкость, неуверенность, даже страх перед будущим.
– Сегодня здесь просто кошмар какой-то. Я еще ни разу не присела.
Клотильда схватила коробку и направилась в глубь магазина, в подсобку. Анна накинула шарф и пошла следом. По субботам у них всегда была толпа, так что следовало использовать каждую свободную минуту для раскладки конфет.
Они вошли в подсобку, десятиметровую комнату без окон, заваленную упаковочными коробками и оберточной бумагой.
Клотильда поставила на стеллаж ящик, сдула с лица волосы, выдвинув вперед нижнюю губу.
– Я даже не спросила, как у тебя прошло?
– Они все утро проводили исследования. Врач сказал, что у меня в мозгу есть поражение.
– Поражение?
– Мертвая зона. Участок, отвечающий за узнавание лиц.
– Вот черт… Это лечится?
Анна поставила на стол коробки и машинально повторила слова Акерманна:
– Да, я должна буду пройти лечение. Тренировать память и принимать лекарства, чтобы переместить эту функцию в другой отдел мозга. В здоровую часть.
– Гениально!
Клотильда продемонстрировала широченную улыбку, как будто Анна только что сообщила ей новость о полном выздоровлении. Ее ответные реплики редко соответствовали контексту разговора, выдавая полное равнодушие к собеседнику. В действительности чужие беды были Клотильде абсолютно безразличны. Грусть, тоска, неуверенность и неопределенность скользили по поверхности ее сознания, как капли масла по клеенке, но теперь она как будто почувствовала свою оплошность.
Звонок колокольчика разрядил неловкость.
– Я посмотрю, – сказала она, поворачиваясь на каблучках, – садись, сейчас вернусь.
Раздвинув коробки, Анна устроилась на табурете и начала раскладывать на подносе кофейное суфле «Ромео». В комнате витал навязчивый аромат шоколада. В конце дня одежда и даже пот пропитывались этим запахом, слюна во рту становилась сладкой. Говорят, официанты в барах пьянеют от паров алкоголя. Интересно, продавцы шоколада толстеют от соседства со сладостями?