Подобные сделки чреваты определенными опасностями, но энергия, проистекавшая от совершаемых демоном-повелителем убийств, оправдывала любой риск. Кровавый бог колдовства не любил, и Кару Одацену приходилось сдерживаться перед лицом столь жестокой резни. Настоящее — пятно крови, будущее — бурлящий хаос возможностей, поэтому, чтобы не потерять сознание, шаман сфокусировался на прошлом.
Он улыбнулся, припоминая, как на лице Кормака забрезжило понимание происходящего, перед тем как он упал в озеро крови, предвосхитившее появление демонического существа. Слишком поздно понял он, что его использовали и взращивали для того, чтобы превратить в идеальное вместилище разрушителя человечества. Как только он мог подумать, что простой смертный станет орудием воли Темных богов! Смешно.
Кар Одацен наблюдал за далеким боем на виадуке. Сюда доносился лишь слабый гул сражения. Если бы люди империи знали о том, что ждет мир, то сами бы перерезали себе глотки. Близился конец света, и все же люди не видели петли висельника у себя на шее, таков их рок.
Из угла губ у шамана текла струйка крови. Он моргнул, почувствовав движение вокруг себя. Зверолюди настороженно подняли головы, принюхивались и испуганно сбивались в стаи. Кар Одацен чувствовал, что жажда поубивать их всех готова вот-вот выйти из-под контроля. Но он подавил это желание усилием воли.
Рядом с шаманом собирались зверолюди с головами волков и медведей, они рыли землю, царапали лапами воздух и ревели, и страх их передавался всему собравшемуся вокруг горы Фаушлаг племени мутантов. Кар Одацен обрушился на ближайшее к нему существо — высоченное чудовище с темной чешуей и головой громадного рогатого быка.
— Что с вами случилось? — требовал ответа шаман, чувствуя во рту сильный железистый привкус крови.
Существо не отвечало, и Кар Одацен сдержался и не уничтожил его, ведь не мог же он позволить себе использовать колдовство в присутствии демона-властелина. Громадный зверочеловек потряс косматой головой, сплюнул целую пасть кровавой жвачки и исчез за деревьями. Следом за ним помчалась вся стая.
— Куда вы? — вознегодовал Кар Одацен, но они не обращали на шамана никакого внимания.
— Они спешат домой, — проговорил у него за спиной голос, преисполненный ненависти к самому себе.
Кар Одацен повернулся, и при виде Азазеля его злость улетучилась. Из плеча мечника торчала железная стрела, серебряные доспехи были залиты кровью.
— Во имя всех Темных богов, что ты здесь делаешь? — вскричал шаман. — Ты должен быть наверху, в городе! Ты должен снести стены Мидденхейма и омыться в Пламени Ульрика! Я видел это!
— Может, как-нибудь в другой раз, — сказал Азазель, развернулся и пошел прочь. — Но не сегодня.
Тьма клубилась над храмом, и на фоне сгущавшихся теней демон вырисовывался громадой глубочайшей черноты. Стенал от страшного голода топор чудовища, кнут обвился вокруг его руки, черепа заливались сумасшедшим хохотом. Зигмар пополз прочь от гигантского монстра, сознавая, что ему осталось жить считанные мгновения.
Демон шипел, и его горячее дыхание словно вырывалось из склепа, так от него несло бесчисленными безголовыми трупами. Медь и железо доспехов монстра были залиты кровью, черная шерсть распространяла зловоние горелого мяса. Он подходил к Зигмару так, как охотник подкрадывается к раненой жертве, упиваясь ее последними тщетными попытками к сопротивлению, перед тем как убить.
Демон не спускал с Зигмара глаз, и на краткий миг император увидел в монстре человека — растерзанную душу, которую использовали в качестве врат для воплощения смерти и безумия, чтобы они могли проскользнуть между мирами. Где-то в глубине демона Кормак Кровавый Топор упивался разрушением своего тела во славу воплощения могущественного олицетворения Темных богов.
Пальцы Зигмара сомкнулись на рукояти Гхал-Мараза, и боевой молот засиял, отгоняя тени. Зигмар встал на ноги, и демон зарычал, будто радуясь тому, что нашел наконец достойное мясо. Он взмахнул топором, и Зигмар встретил удар. Очертив сверкающие багряные дуги, сошлись молот и топор — два оружия, выкованных мастерами своего дела. Громоподобная ударная волна снесла последние уцелевшие колонны и арки храма, обратив все в руины. Пламя Ульрика плясало, как пламя свечи под порывами страшного ветра, но по-прежнему горело, хотя темные силы очень старались его загасить.