Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Это сделало дискуссию о том, какие группы населения или, скорее, какие территории следует включить в новый правовой порядок, еще более релевантной. Крым и Казань считались достаточно развитыми для того, чтобы в них был введен новый правовой порядок. В Симферополе, столице Крыма, в апреле 1869 года открылся окружной суд, который подчинялся недавно созданной судебной палате в Одессе, а в Казани судебная палата и окружной суд были открыты осенью 1870 года. Раннее распространение нового судебного порядка на эти регионы было примечательным из‐за попадания под юрисдикцию новых судов большого количества нерусского населения. Татары-мусульмане были особенно многочисленны в этих двух регионах, которые до аннексии Российской империей Казани в 1552‐м и Крыма в 1783 году были независимыми мусульманскими ханствами. На самом деле, учитывая разнообразие религиозно-этнических групп в обоих регионах, судебная реформа обеспечила новой правовой инфраструктурой большое количество чувашей, мордвы, греков, караимов, немцев, армян и других.

Постепенное распространение новых правовых принципов и судов указывает на более широкие сдвиги в имперской политике. Александр II стремился повысить степень вовлеченности населения, пусть даже это участие не предполагало плебисцитов или выборов, и поэтому он преподносил свое правление как основанное на принципе взаимной любви и расположения между собой и преданным ему народом37. Будучи убежденным в преобразующей силе государства, его правительство способствовало развитию институтов, призванных позволить простым людям принимать участие в жизни имперского общества. Суды были одним из многих элементов новой «общественной жизни», в которую также входили театры, школы, призывная армия и органы местного самоуправления38. Благодаря их появлению население в целом стало ощущать «новую близость с государством»39. Кроме того, это привело к переходу от прежней модели правления: если раньше каждый завоеванный народ получал особые условия, предусматривавшие конкретные права, привилегии и обязанности, то, начиная с Великих реформ, условия были большей частью равными40. В этом процессе существовали исключения, но тем не менее вектор развития был определен. И хотя политика эпохи реформ отчасти объясняется стремлением достичь большего единообразия и эффективности, многие из этих мер отражали и другую тенденцию: растущее внимание к принципам современной гражданственности41.

Однако, несмотря на все ее новации, реформа должна была проводиться в рамках прежней самодержавной системы. Установление равенства перед законом не сопровождалось равенством в других сферах жизни. Если использовать предложенное Т. Х. Маршаллом противопоставление различных видов прав, то до того, как император был вынужден пойти на уступки после революции 1905 года, у подданных не было ни политических, ни тем более социальных прав42. Более того, российские правители XIX века лишили значительную часть населения даже самых основных гражданских прав: свободы личности, свободы мысли, слова и веры, права владеть собственностью и заключать договоры43.

При столь ограниченных правах установление равенства перед законом было удивительным. И все же это не было чем-то исключительным. Все империи, хотя и в разной степени, поощряли определенное равенство на фоне различных видов неравенства. Правоведы напоминают нам, что «законодательство о равенстве не всегда представляет собой целостный свод правовых норм, но как пример правового плюрализма законодательство о равенстве является более или менее последовательным, иногда амбивалентным и даже порой противоречивым»44. Право на политическое равенство или равенство перед законом не обязательно влечет за собой культурное или социально-экономическое равенство. В Российской империи относительное равенство в новых судах контрастировало с прямым и косвенным давлением в других сферах общественной жизни. Россия оставалась страной, полной противоречий: необычайно авторитарной, но в отношении некоторых аспектов своей правовой политики более открытой — другие скажут «современной» — по сравнению с сопредельными или заокеанскими колониальными империями.

37 Wortman R. S. Scenarios of Power: Myth and Ceremony in Russian Monarchy from Peter the Great to the Abdication of Nicholas II. Vol. 2. Princeton: Princeton University Press, 2006. P. 19–157. 38 Yaroshevski D. Empire and Citizenship // Russia’s Orient: Imperial Borderlands and Peoples, 1700–1917 / Eds D. R. Brower, E. J. Lazzerini. Bloomington, IN: Indiana University Press, 1997. P. 75. 39 Kotsonis Y. «Face-to-Face»: The State, the Individual, and the Citizen in Russian Taxation, 1853–1917 // Slavic Review. 2004. Vol. 63. № 2. P. 222. Это сближение также было задокументировано в сфере записи актов гражданского состояния и военного призыва: Steinwedel Ch. Making Social Groups, One Person at a Time: The Identification of Individuals by Estate, Religious Confession, and Ethnicity in Late Imperial Russia // Documenting Individual Identity: The Development of State Practices in the Modern World / Eds J. Caplan, J. Torpey. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001. P. 67–82; Sanborn J. A. Drafting the Russian Nation: Military Conscription, Total War, and Mass Politics, 1905–1925. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2011. 40 Lohr E. Russian Citizenship: From Empire to Soviet Union. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2012. P. 28–43, 61. 41 Ibid. P. 43. 42 Marshall T. H. Citizenship and Social Class and Other Essays. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1950. Маршалл представил развитие прав человека как часть эволюционной последовательности, различая гражданские права (введенные в Англии после 1688 года), политические права (появившиеся в конце XIX — начале XX века) и социальные права (внедренные после Второй мировой войны). 43 О развитии прав и их ограничениях в имперской России см.: Civil Rights in Imperial Russia / Eds O. Crisp, L. H. Edmondson. Oxford: Clarendon Press, 1989. Особенно: P. 234–247. 44 Baer S. Equality. P. 984.