Вот каково это — быть поцелованной Нейтом. Он извергает вулкан, но не дает ему превратиться в пепел.
Он тот, кто оживляет мое ванильное сердце и позволяет ему нормально дышать.
Свободно.
Без ограничений.
Он прикусывает мою нижнюю губу, и я хнычу, когда он снова погружает свой язык внутрь и притягивает мое тело так, что оно прижимается к его груди.
И я думаю, что могу умереть в этот момент.
Он целует меня, требовательно, прикасается ко мне так, как я всегда хотела, чтобы он этого сделал.
Словно он заботится.
Будто он тоже не хочет, чтобы это заканчивалось.
Слышны стоны и всхлипы, и я не знаю, кому они принадлежат, но мне все равно, потому что я зашла слишком далеко, чтобы вернуться в мир живых.
Мои руки запутались в его рубашке и волосах. Я целую его так же сильно, как он целует меня, не как чистую, невинную девушку, которой я была два года назад.
Эта жалкая девушка ушла. Теперь она женщина, которая не боится добиваться того, чего хочет.
А теперь я хочу этого человека со всем, что у меня есть.
Я показываю ему это, целуя его в ответ с тем же огнем, который он использует, чтобы забрать меня.
А потом Нейт внезапно оттолкнул меня, и я взвизгнула, когда папа ударил его кулаком, и он полетел в бассейн.
Глава 32
Натаниэль
Плеск воды громкий, но не громче крика Гвинет.
Я впервые слышу от нее такой звук. Ужас в нем разрывает мою грудь и сталкивается с моими костями.
Блядь.
Я не хочу, чтобы она была напугана, в ужасе или в каких-либо других негативных эмоций, которые она написала в своем списке.
Но теперь это произошло, и, оглядываясь назад, мне не следовало прикасаться к ней, когда рядом был Кинг. Даже если он спал, потому что он гребаная гиена и, если он что-то подозревает, он не уснет. Он будет бродить и копаться, как гребаный сумасшедший, пока не получит то, что хочет.
Но я не мог это остановить. И это не из-за отсутствия попыток.
Я дал ей место, которое она требовала, хотя мне это не нравилось, потому что это было правильным поступком. Я не собирался втягивать ее в свой бардак или давать ей надежду, которой не существует.
Однако каждый день, который я проводил без нее, был чертовым адом. Концентрация? Нет. Сон? Не существует.
И дело не в ее теле и не в том, как прекрасно она чувствуется в моих руках. Это мелочи, вроде того, как она спит, уткнувшись лицом мне в шею, или как мы вместе готовили, пока она танцевала под свою музыку.
Это ее свет.
Ее энергия и жизнерадостность. Это гребаный смысл, который она придала моей жизни, когда я подумал, что мне это не нужно.
И я не мог перестать думать об этом. О ее присутствии, о том значении, о котором я не спрашивал, но он все равно был там, что открывало раны, которые, как я думал, давно зажили.
Так что мне пришлось ее поцеловать.
Мне приходилось сдерживать себя все то время, когда я хотел поцеловать ее с тех пор, как она украла этот поцелуй в свой восемнадцатый день рождения.
Это был именно тот момент, когда она перестала быть дочерью моего друга и стала ею.
Гвинет.
Просто Гвинет.
А теперь этот друг убьет меня за это. Он прыгнул за мной в воду, и в тот момент, когда я всплываю на поверхность, он хватает меня за лацкан моего пиджака и бьет по лицу.
Моя голова резко отрывается от этого удара. Блядь. Его удар все еще силен, если не сильнее, как когда мы были подростками. И я думал, чтоонвсееще поправляется и еще не так силен.
— Папа, стой! — ее крики со стороны бассейна пробуждают во мне гнев.
Да, я был готов к реакции и гневу Кинг, но не перед ней. Я не хочу, чтобы она видела его или мою уродливую сторону.
Потому что он идет прямо в этом направлении
— Я, блять, убью тебя! Твоя жизнь закончится сегодня, гребаный ублюдок, — он произносит каждое слово, ударяя меня по лицу, шее, груди, везде.
Я не останавливаю его и не бью в ответ, даже когда кровь появляется у меня на губе, или когда у меня болят ребра с каждым вдохом.
— Папа, пожалуйста! — сейчас она плачет, сидя на краю бассейна.
— Кинг, перестань, — говорю я. — Гвинет…
Он заткнул меня кулаком в рот, и у меня почти полетели зубы. Ублюдок.