Но мне не нравится слышать, как он использует ее прозвище. Очень неправильно. На самом деле это настолько неправильно, что мне даже не хочется думать о причинах этого.
Да, Себастьян встречался с ней несколько раз, и, что удивительно, они ладят, но прозвище по-прежнему не используется. В моей голове вспыхивают красные предупреждения.
Я стою во весь рост, но он не обращает внимания на это и на положение моего тела, когда я спрашиваю:
— Почему ты ее жалеешь?
— А ты как думаешь? — он смотрит в мою сторону. — Потому что она застрянет с тобой.
— И это проблема?
— Не считая того факта, что ты и дорогая Аспен используете ее для фирмы, хм. Дай мне подумать. — он усмехается, как маленький ублюдок. — О, ты холодный, окоченевший и засосал ее душу в черную дыру, откуда нет дороги обратно.
Я разглаживаю свою футболку, и он должно быть заметил язык моего тела на этот раз, так как поднимает руки вверх.
— Эй, ты мой дядя и все такое, но я не собираюсь лгать или приукрашивать. Ты меня этому научил, помнишь?
— Заткнись, Себастьян, — Аспен качает головой, легонько постукивая ногой и взмахивая волосами.
— У тебя нет права на мнение по этому поводу, так как ты его сообщница, Аспен. Эй? У кого-нибудь есть конфликт интересов?
— Тогда ты предлагаешь, чтобы мы оставили нашу работу и вместо этого сосредоточились на тысячах незавершенных дел Кингсли? Ты хочешь потерять работу в фирме, Себастьян? Да, это не имеет значения, поскольку ты богатый мальчик из престижной семьи, и твой дедушка-сенатор сможет найти тебе другую работу, а может, даже поможет открыть собственную фирму. Но как насчет сотни других, чья жизнь зависит от нас, а? Мы отправим их твоему дедушке или выберем наиболее логичный маршрут с меньшими хлопотами? Давай, ты должен быть умным. Какой выбор имеет больше смысла?
Себастьян не шевелится от ее спокойно произнесенных слов. Это похоже на то, что она произносит заключительный аргумент. Она всегда точна и по делу. Язвительна тоже. Вот почему она одинокая душа; никто не может с ней справиться.
Я ожидаю, что Себастьян возразит, потому что мои родители воспитали его так, чтобы последнее слово всегда было за ним. Но он просто говорит:
— Выбор, при котором Гвен не нужно жертвовать собой через несколько дней после того, как ее отец — и, я могу добавить, единственный член семьи — попал в смертельную аварию.
Мой кулак сжимается так сильно, что я удивляюсь, что сухожилие не ломается.
Это то, о чем я думал с тех пор, как принял это решение, но все равно пришел к другому варианту с пустыми руками.
— Если ты не хочешь быть здесь, уходи, — говорю я небрежно, без каких-либо эмоций, игнорируя яркое, горячее чувство, пылающее внутри меня.
Я снова смотрю на часы.
Тридцать минут.
Прошло целых тридцать минут, а она так и не появилась.
Может, она все-таки хотела прихорошиться. Я могу представить, как она в своей комнате принцессы примеряет одно за другим.
Или, может быть…
Я снова набираю ее номер, и он сразу переходит в голосовую почту.
У меня появляются определенные опасения, и я пытаюсь дозвониться снова. Когда нет ответа, я звоню в дом Кинга. Марта поднимает трубку после нескольких гудков.
— Кто это?
— Это я. Натаниэль. Гвинет дома?
— Она ушла около двух часов назад, сказала, что встретится с вами в мэрии.
Блядь. Блядь!
Что-то горячее и яростное обвивает мою шею петлей, и зловещее чувство, которое я испытал сегодня утром, поднимается и заполняет горизонт. Теперь он красный — горизонт, мое видение, вся эта долбаная сцена.
Я развязываю галстук.
— Ты проверила ее комнату, Марта? Как насчет винного погреба? В туалете? Во всех.
— Она села в машину и уехала, сэр.
— Ты видела ее? Уверена в этом?
— Да. Я даже дала ей бутылку с водой, чтобы она не обезвоживалась, — она колеблется, ее голос немного понижается. — Что-то не так?
Да, что-то случилось. Если она ушла два часа назад, значит, она должна была быть здесь давным-давно.
В моей голове взрывается тысяча сценариев, ни один из них не является приятным. На самом деле каждый из них опаснее предыдущего, кровавее, уродливее.
Я прошу Марту позвонить мне, если Гвинет вернется, а затем повесил трубку.
Когда Кингсли попал в аварию, я подозревал, что это произойдет. Я просто знал, что она каким-то образом будет слишком подавлена и будет делать то, что у нее получается лучше всего.
Но я видел, как она разговаривала со Сьюзен, будто владеет миром. Я увидел решимость и необходимость защитить отца любой ценой, и это в некотором смысле затуманило мое видение. Это затуманило мое представление о том, кем на самом деле является Гвинет и чем она занимается.