— Сделаю в лучшем виде! — Ничуть не засомневался в своем решении «перл», и потянул фыркающую кобылу за собой, по скользким камням через реку. Я получала искреннее удовольствие, наблюдая за тем, как вода приоткрывает все больше и больше деталей облика моего нового знакомца. Жаль только со спины, но нельзя же иметь все и сразу. Вода и впрямь была глубже чем я помнила, пару шагов он даже проплыл, несколькими мощными гребками преодолев речную глубину, оставив мне узенький перешеек из камней, где я почти на замочила ног. Но чем ближе к берегу, тем стало интереснее. Вода с каждым шагом опускалась все ниже, открывая моему взору, а заодно и всей деревне, что сгрудилась толпой, ожидая конца моего триумфального перехода через реку, весьма интересные подробности. Ни секунды я не пожалела о своей шалости, даже когда меня встретил зычный окрик разгневанной Маноры, бегающей по берегу взад — вперед и размахивающей руками. Староста этой деревни и крайне уважаемая женщина, к которой даже баронесса прислушивается. В гудящей от разговоров, смешков, гиканья толпе, я без труда узнала пару дворовых из поместья Бриссы.
Постепенно поднимающегося их речных пучин амарийца встретили дружным " Аааааа-уууу-ааа«, нечто между восхищенным и порицательным гулом, что нарастал превращаясь в оглушительный дружный хохот. Но тот подбородок задрал, не дать не взять, цесаревич, что по бальной зале, словно лебедь плывет, гордо шествуя.
— Да вы матушка, вовсе весь разум растеряли! Холодно в воде-то! — громыхала Манора, жилистая, и сухая женщина, что недостаток грозности вида, восполняла низким суровым голосом, которым, казалось, гвозди забивать можно. — Простудитесь же! — она перехватила Ромулу за узду, и швырнула моему провожатому простыню — А ну прикройся бесстындник! Управы на вас нет! Ишь балаган устроили! Хватит смотреть! — Грозный взгляд старосты, чем то напоминал старую, но все еще грозную орлицу, у которой уже и перо отчасти повылезло, но взор все еще грозен, а когти остры. Те кому он адресовался — мужики в реке, и девушки, что оккупировали берег, и теперь разглядывали амарийца с огромным дружным интересом (кажется я добавила ему еще привлекательности в женских глазах, и худости в мужских. Забавно), начали потихоньку расходится по своим местам и возвращаться к брошенной работе.
— И вовсе не холодно, вон мужики спокойно в воде по пояс стоят! — упрямо шмыгнула я, сползая с кобылы. Та восприняла это как знак к окончанию водных процедур, и отряхнулась, совсем как мокрый пес, посыпая всех вокруг, включая хозяйку, мелким бисером капель.
— Да вон же и лицо красное, и ладони совсем заледенели! У мужиков-то кровь горяча, а барышне надобно голову иметь на плечах! — Хлопотала Манора в рифму, деловито ощупывая мне лоб, щеки и руки. — А ну ка молодые, быстро развели костер, барышню греть будем! — Ее приказ тотчас был исполнен, к нам поближе подтащили стол и казанок. А меня, прикрыв покрывалом, заставили переодеться в сухое и чистое, благо одежи тут было на любой вкус и цвет. Разве что сапог на мою узкую ногу не нашлось, да и отказалась я брать чужие. Потому было решено, что доеду я так, на голую ногу, до поместья Бриссы, а там уж мне точно, что-то да подберут.
Когда меня, укутанную в теплое одеяло, усадили на завалинку, вручив в руки горячего чая из крыжовника, Манора составила мне компанию, отвлекаясь только на редкие указания и на детей, что носились кругом взрослых смешанной, девчачьей компанией, норовя пролезть под стол, столкнуть друг друга, или перепутать тщательно отсортированное белье. Мальчишки, которых посадили помогать старшим, завистливо поглядывали на хулиганок.
Стирщики вернулись к былому делу, и мерные хлопки рубелов возобновились, сопровождая наш тихий разговор.
Манора не знала ничего о амарийцах кроме слободского, что на данный момент купался в лучах женского внимания, даже вернувшись к работе. С него теперь девки глаз не спускали.
— Парень как парень. Шило только в одном месте, да в голове ветер. Мать его на военную службу отдать хочет, там и образумится. — Никаких чужаков в последнее время в ее владениях не наблюдалось.
А вот про большие пожары, три недели назад, староста вспомнить смогла, нахмурив красивый высокий лоб, с двумя поперечными черточками морщин.
— Да, было дело, курятник у Александровых горел, долго полыхало. Они в город съехали насовсем, дом в деревне забросили, не выгодно содержать стало, скотину давно уж распродали, а тут он возьми и загорись, ни с того ни с сего. — Я расспросила о координатах нужного дома, и сделала мысленную заметку. Но Манора вспомнила еще один случай, указывая морщинистым пальцем в далекий холм на горизонте. — Там, за бором, у Серолесья как раз недели этак три назад, черный смог стоял. Но там не живет никто, мог и сноп загореться, или девчушки пошалить. Вроде недострой там есть, его еще бабка нашей хозяйки, пресветлой памяти ей, поставила, этот, как его, гипподром соорудить хотела, да с вашими же, Левицкими из Серолесья никак поделить не смогла. А потом уж хозяйке нашей и не до гипподрома стало. — Манора вздохнула, явно вспоминая прошедшие года, когда она служила камердинес в поместье, и была легконогой юной «орлицей». — Больно уж она, как и вы коней, да быструю езду жаловала. — После долгой паузы добавила она — Даже мне хотела пожаловать лошадь за службу. Да куда уж мне хозяйских рысаков, не в плуг же запрягать. — женщина сентиментально улыбнулась. А потом сразу же нахмурилась — Вот и пожаловала мне, место старосты тут. Бесстыдников этих караулить! — голосом погромче добавила Манора, чтобы молодежь услышала. Те ответили ей шумом далекого смеха. Староста недовольно цокнула языком — Я понимающе усмехнулась, глянув на свою лошадь, привязанную рядом.