Инквизиция, никаких сомнений.
— Мы благодарны за помощь, — начал Хартвиг, и тут же стало ясно, что никому он не благодарен. — Но мы не уверены, что нынешняя ситуация дает основания для вторжения таких масштабов.
Его тон был холоден, но глаза немного бегали. Собственная ложь вызывала у Хартвига противоречивые мысли.
— Запрос о помощи был официальным, — ответила ему Бренкен.
— Но он исходил не от меня.
— При всем уважении, губернатор, решение о развертывании принимается по ситуации, независимо от вас. Суть кризиса достаточно ясна: нижние уровни вашего улья охвачены полномасштабным мятежом.
— У нас есть гражданское ополчение…
— Которое, судя по отчетам, разгромлено.
Любому капитану потребовалась бы непробиваемая уверенность, чтобы возразить губернатору, не говоря уже о том, чтобы прервать его. Бренкен демонстрировала полнейшее безразличие к политике. Не самая разумная стратегия в плане будущих карьерных перспектив, и за это я отдавал Артуре должное. Она слишком долго просидела в слишком многих окопах, чтобы волноваться о чем-то «будущем».
— Мы предварительно осмотрели периметр улья на подлете, — продолжила Бренкен. — Губернатор, с нижних уровней так и валит дым. С первого взгляда понятно, что ситуация не улучшается, а ухудшается.
Хартвиг раскрыл было рот, но тут заговорил Асконас, стоявший справа от него.
— Упрямствуя в своей гордости, ничего не добьешься, губернатор, — сказал он. — Мы должны быть признательны за помощь, которая пришла к нам в час нужды. Здесь мы видим руку самого Императора.
Несмотря на примирительный характер его слов, в сухости тона я услышал гнев — более сильное чувство, чем отсутствие расположения, продемонстрированное Хартвигом. И все же, когда Асконас говорил об Императоре, в его глазах блестела вера, и гнев был сдержанным, словно нас ниспослали ему в качестве духовного испытания.
Он был высоким мужчиной, и по виду тонкого лица создавалось впечатление, что когда-то, в далеком прошлом, отличался худобой. Теперь тело Асконаса было массивным, и я не знал, какая его часть осталась биологической. Все бионические улучшения были спрятаны под одеждой и перчатками, но, когда он сгибал руки, ткань рукавов обтягивала неровности, выдавая наличие экзоскелета. Двигался Асконас легко и обладал уверенностью человека, который умеет сражаться и не сомневается, что способен буквально сокрушить любого, кто встанет у него на пути. Хотя он, должно быть, проходил обширные омолаживающие процедуры, по выступающим скулам и впалым глазницам становилось ясно, что Асконас чуть ли не с рождения выглядел зрелым мужчиной.
— Разумеется, — сказал Хартвиг. — Разумеется. Мы действительно очень признательны.
Новая легкая дрожь вокруг глаз: он продолжал лгать. По крайней мере, было ясно, что его роль здесь номинальна. Хоть и не напрямую, но мы будем иметь дело с Асконасом. Что я действительно хотел знать — какие интересы возникли у Инквизиции на таком обыденном мире, как Молосс?
Хартвиг проводил нас от посадочной площадки прямо к правительственной резиденции в самом верхнем из шпилей. Я глаз не спускал с сервочерепов, ждал, пока инквизиторы не зайдут в башню, прихватив своих автоматических писцов, и только затем заговорил с Бренкен.
— Мы должны узнать, кто нас вызвал.
Она поняла.
— Я немедленно начну развертывание наших сил.
— Спасибо, капитан.
Внезапный наплыв солдат изменил бы порядок вещей в Пирре. Я надеялся, что возникшее замешательство позволит мне начать расследование незаметно для Асконаса и его подручных.
Бренкен хорошо справилась. Пары фраз для Рибауера, командующего «Кастелляном Беласко», оказалось достаточно, чтобы начать операцию. Хартвиг едва успел ввести нас в курс дела, как небо над Пирром потемнело от транспортников военного флота. Взлетные площадки шпилей улья превратились в мозаику посадочных зон. Сотни бойцов хлынули через коридоры башен.
Порядок Хартвига был подорван. Его и так уже расшатало противостояние на нижних уровнях улья. Отсутствовала любая связь с подульем[4], а информация, поступающая о ситуации на следующих десяти уровнях, была неполной. Как только восстание набрало ход, население в захваченных зонах начало спасаться бегством, и давление, вызванное их движением, распространяло беспорядки дальше. Жилого пространства и ресурсов не хватало; Пирр медленно приближался к полному краху.
Сейчас, с наплывом войск на верхних уровнях, техники и бюрократы, отвечавшие перед Хартвигом, не имели понятия, кому подчиняться. Управление Пирром велось из правительственной резиденции, скорее административного, а не политического комплекса. Промышленная направленность улья здесь была очевидна: Хартвиг правил из командного центра, а не дворца. Официальный наряд губернатора вызвал бы насмешки в более элегантном окружении — он больше походил на униформу пролетария. Сам Хартвиг сидел, окруженный рабочими станциями, и массив пикт-экранов отображал многочисленные сектора уровней улья. Те, что предназначались для демонстрации подземных этажей, не работали, как и несколько из тех, что должны были показывать перерабатывающий завод. Это было любопытно, так как Хартвиг уверил нас, что мятежникам не удалось захватить жизненно важный орган улья Пирр. Его сердце всё ещё билось. Добыча и переработка Молосса не были затронуты, но транспортировка прометия с поверхности планеты оказалась затруднительной: в начале восстания космопорт взяла штурмом огромная толпа. Корабли поднимались в воздух и сталкивались друг с другом. Сейчас порт представлял собой груду пылающих развалин.
Реально Хартвиг ничем не управлял, и это продолжалось уже какое-то время. Меня больше заботило то, насколько слаженно действуют Асконас и его группа. Я не ожидал, что прибытие Стального Легиона парализует их, но рассчитывал, что это нарушит их способность держать все под контролем. Во время первой встречи я больше молчал, оставался поближе к сержантам и делал всё, чтобы лицом и голосом отряда была Бренкен. Даже пытался выглядеть утомленным и немного заскучавшим. Я чтил звание комиссара, но знал, что некоторые мои братья едва ли были его достойны, рассматривая его только лишь как способ продвижения по карьерной лестнице или возможность стать мелким тираном, а не как истинное призвание. Бренкен то и дело искоса посматривала на меня, давая понять, как ей нравится быть в центре внимания (на самом деле — ни капельки). Но при этом Артура вновь проявила отличное понимание стратегии. Она, к тихому удовольствию сержантов, мастерски изображала властного офицера.
Я не знал, сочли ли инквизиторы мою персону недостойной их внимания. Приходилось надеяться, что они так и поступили, и действовать, как то было необходимо. Мы направлялись на войну, истинную природу которой от нас скрывали. Это было совершенно недопустимо.
Хартвиг дал Бренкен ориентировку, которая ничего не прояснила.
— В чем причина восстания? — спросила Артура.
— Мы не знаем, — ответил губернатор.
— Никаких требований не было?
— Нет. Одно лишь беспримесное насилие.
— Еретическому неповиновению не нужны причины, — влез Асконас. — Это истинное воплощение безумия.
Бренкен не стала спорить, а я не мог понять, лжет Асконас или просто наивен.
В течении нескольких часов после нашей первой высадки командный центр Пирра наводнила толпа специалистов по логистике. Я двигался через нарастающий гул и по пути опрашивал местный персонал, задавая общие безобидные вопросы. Если бы Асконас подслушивал, то узнал бы лишь информацию о переработке, повседневном управлении ульем и объемах экспорта. Если я и спрашивал о конфликте, то лишь заботясь о боевом духе слуг, убеждаясь, что их головы подняты высоко, а сердца полны веры в Императора и в Имперскую Гвардию, которая претворит Его волю в жизнь и подавит восстание. В действительности же мне нужно было узнать, кто послал сигнал за пределы планеты. Нужно было узнать, кто позвал на помощь.
Я заметил, что один из техников, взволнованная женщина по имени Феннер, разрывается между двумя рабочими станциями.