Орки были предназначены править галактикой, терзать и терзать ее снова и снова, целую вечность войны, создающей все более и более сильных орков, которые однажды поставят на колени всю вселенную!
Да, еще будут новые и лучшие бои.
Зеленоглаз не был похож на прочих орков. Когда он смотрел на песок, заметающий почерневший металл, он видел именно это. Он не думал о следующем приеме пищи, или о следующей схватке, или о жестоких развлечениях за счет слабых.
Зеленоглаз видел видения.
Он слышал шум людей и их машин поблизости. Они вернули свой город, истребили и рассеяли племя Зеленоглаза, и возвращали в Мерадон свой монотонный унылый человеческий порядок. Скоро они придут сюда, будут разрезать разбитые машины и увозить их части. Но пока они еще не пришли…
Зеленоглаз встал. Своим могучим разумом он уже слышал, как споры прорастают в песках, как растет новое поколение орков, готовых сражаться за него и только за него — теперь он был свободен от Гратцдакки, которого изрубили воины в черной броне.
Скрытый от человеческого зрения мерцающими варп-полями, которые создавал его кипящий разум, Зеленоглаз направился в пустыню, его медный посох ярко блестел на солнце. Если бы люди узнали, что он жив, то стали бы охотиться на него и не остановились бы ни перед чем, чтобы убить его. Но он был Зеленоглаз, самый могущественный чуднобоец из всех! Сначала людишкам еще придется найти его, а если они все-таки его найдут, он сам их убьет.
Он был свободен, и однажды галактика содрогнется при звуках его имени.
ЭПИЛОГ
Корабль-фабрика содрогался и вибрировал от грохота тысяч и тысяч молотов, возвещающих рождение сына войны, несущего разрушение, сильнейшего боевого танка в Галактике — «Гибельный Клинок» — длиной пятнадцать метров, высотой в три человеческих роста, движущаяся крепость, молот Бога-Императора, обладающий огневой мощью целого эскадрона танков меньшего размера.
Хор техноадептов и сервиторов воспевал хвалу машине, пока механизмы «Гибельного Клинка» получали последние благословения и умащения. Почетный лейтенант Коларон Артем Ло Банник наблюдал, как технопровидец Брасслок — чье тело теперь было больше машиной, чем человеческой плотью — работает со своими коллегами в красных одеяниях, завершая церемонию наименования громадного танка.
За ним ряд за рядом висели корпуса частично собранных боевых машин, ожидающих завершения процесса сборки на огромной цеховой палубе корабля-кузницы, космического собора-фабрики, посвященного трудам Омниссии.
Банник со смешанными чувствами наблюдал, как Магос-Активатор проводил окончательную проверку конструкции танка. Для этой машины не будет проводиться полевых испытаний. Испытания ее систем и механизмов будут проведены в бою, и она либо защитит его, либо погубит — как будет на то воля Императора и Омниссии.
Банник едва слышно и сам шептал молитвы.
Церемония шла уже несколько часов, хор распевал громкие песнопения, магосы произносили свои таинственные молитвы на древнем готике и двоичном языке, непонятные парагонцам.
Наконец церемония достигла кульминации, и Банника пригласил подойти техножрец, передвигавшийся на шипящей пятиногой конструкции.
— Ты готов? — прогудел человек-машина сквозь решетку вокс-динамика.
— Да, — сказал Банник.
— Мы оказываем тебе большую честь.
— Я благодарю вас за нее, — ответил Банник, и сервочереп провел его внутрь машины.
По внешнему виду новый танк отличался от «Марса Победоносного», его внутренняя компоновка тоже была другой — несколько более тесной, оборудование не столь высокотехнологичным.
— Это менее совершенный образец, — шепнул Брасслок, — но все же и он достаточно могуч.
Переборки и потолки внутри корпуса были усеяны пергаментами с молитвами и благословениями и исписаны религиозными текстами. Банник спустился по трапу в коридор нижней палубы. Сервочереп провел его в корму танка, где стоял молодой техноадепт с инструментами в руках, рядом с пока еще пустой стеной памяти. Склонив свою бритую голову, техноадепт приступил к работе.
Банник смотрел, как медную пластину с его именем прикрепляют наверху стены памяти — самый первый командир «Гибельного Клинка» 3411/214/А/Эпсилон/Фраксис.
Над пластиной с его именем было начертано название нового танка, обрамленное горгульями и ангелами, грозящее гибелью всем, кто посмеет отрицать право Человека править звездами ныне и присно и во веки веков.
«Гибельный Клинок» «Честь Кортейна».
Гай Хейли
Повелитель бури
Лейтенант Джонас Фор Артем Ло Банник из 477-го Парагонского пехотного полка смотрел на своих солдат.
Все они были с Парагона, их обмундирование вымазано грязью Галлена. Они ждали за высоким земляным бруствером, защищавшим осадные позиции, их лагерь, расположенный в относительной безопасности, остался в четырех километрах позади.
Солдаты смотрели на зернистую поверхность земляной стены. Время, проведенное на фронте, выбило из них страх. Столько из них уже погибло, что они перестали верить в то, что выживут, и их лица выражали лишь мрачную покорность судьбе.
Джонас стоял спиной к земляной насыпи. Лучше было смотреть на солдат, чем на вал, означавший конец мира.
Вдоль рядов солдат шли священники, бормоча благословения. Кроме них никто не произносил ни слова. Люди Парагона встречали смерть молча, и так же молча смерть ждала их за этим валом, в болоте грязи, в траншеях противника, в километрах огневых точек и бункеров с тщательно спланированными секторами обстрела, где ломаные начертания траншей тянулись словно лучи смертоносной звезды, готовые встретить любую атаку градом огня и пуль.
Мятежники сосредоточили свои силы вокруг Дворцовой Цитадели. В цитадели располагался лазер противокосмической обороны, его башня находилась в стороне от главных укреплений, так, чтобы можно было вести огонь за пределами пустотных щитов дворца. Пока лазер действовал, флот не мог обстреливать город. Если флот не мог обстреливать город, пустотные щиты невозможно было сбить. А пока пустотные щиты не сбиты, мятежники были в безопасности.
И поэтому укрепления, защищавшие лазер ПКО, должны были быть взяты пехотой. Отряд Второй Группы Войск пытался выполнить эту задачу уже две недели, без успеха и с большими потерями.
Солдаты пытались не думать обо всем этом — если могли. Они не смотрели на жерло убийцы кораблей, маячившее над валами осадных позиций, глядя вместо этого на своих офицеров, словно эти люди знатного происхождения могли защитить их от лазерных лучей мятежников. Офицеры так же испытывали страх, как и их низкородные соотечественники, их стоицизм был лишь попыткой сохранить лицо. И офицеры и нижние чины знали, что это так. И этот общий разделяемый ими страх выковал такое чувство товарищества между знатными и простолюдинами, которого никто из них не мог ожидать в те дни, когда они вместе прощались с Парагоном, шагая в разверстые пасти десантных кораблей.
Сейчас все так же вместе они шли в пасть смерти. Благородные офицеры, которые на Парагоне и не взглянули бы на своих подчиненных, сейчас все время оглядывались, снова и снова глядя на солдат под своим командованием, и беспокоились они не только о своей участи.
У Джонаса было много преимуществ в жизни: своим высоким атлетическим телосложением он заметно превосходил своих подчиненных. Буквально на голову выше рядовых солдат, он обладал таким здоровьем, какого не могли иметь люди низкого происхождения в его мире. Он осознавал, что его долг перед подчиненными — быть лидером, в котором они нуждались, а это означало необходимость скрывать ужас, который он испытывал.
На фронте было тихо. Знамя, которое нес знаменосец Джонаса Бозарейн, развевалось на холодном ветру. Каналы вокс-связи молчали, где-то далеко в бесконечных болотах вокруг каркали местные летающие твари, словно ничего не происходило. Война здесь шла с омерзительной благопристойностью. Тот факт, что после взятия дворца мятежникам не будет пощады, никак не влиял на текущие события. Каждый день бомбардировка проводилась в одно и то же время. Каждый день солдаты Второй Группы Войск маршировали из лагеря к валам. Каждый день они выходили за бруствер и схватывались с врагом за метры болотистой земли. Потом обе стороны расходились, словно истощенные любовники, устало возвращаясь к своим позициям, и готовились повторить все то же самое на следующее утро.