— Это полковник Рогге, комиссар, — сообщил мне вокс-офицер, лейтенант Берен Дитхельм.
— Ну, понеслось! — провозгласил Эрвин Ланнер, сидевший за управляющими рычагами «Химеры».
Забрав у Дитхельма вокс-модуль, я удостоверился, что он не находился в режиме передачи.
— Сержант, — сказал я Ланнеру, — вы проявляете вопиющее неуважение к вышестоящему офицеру.
Я знал, что он фыркнул в ответ, хотя и не мог расслышать этого за вибрирующим грохотом двигателя. Ланнер был невысоким коренастым мужчиной, а сила и длина его рук стали роковыми для многих орков и легкомысленных спарринг-партнёров. У него было узкое лицо, чьи черты когда-то были резкими, пока скопления рубцовой ткани не превратили их в подобие загрубелого кулака. Он был со мной со времён Армагеддона, и его пренебрежение субординацией было сопоставимо лишь с его верностью. Мне не доводилось встречать человека, в которого комиссарская униформа вселяла бы меньший страх. У него не было причин бояться. Если бы каждый гвардеец был настолько же храбрым, умелым и верующим, как Ланнер, мы очистили бы Галактику от наших врагов века тому назад. Он должен был подняться гораздо выше сержантского звания, но он отказывался меня покидать. Мысль о том, что кто-то другой будет водить моё транспортное средство, каким бы оно ни было, воспринималась им как личное оскорбление. Он отказывался от одного повышения за другим, а когда ему не оставили выбора, он начал вести себя настолько вопиющим образом, что не только гарантировал, что останется там, где был, но и спасся от казни на месте лишь благодаря моему вмешательству. Несмотря на мои мучения, наградой мне служил град колкостей, слишком обдуманных, чтобы быть искренними. Ланнер устраивал эти представления для моего блага, и я нуждался в них, особенно со времён Армагеддона. Одно дело знать, какие о тебе ходят легенды. Ланнер служил порукой тому, что я в них не уверую.
У сержанта не было веры в полковника Кельнера Рогге. Я его понимал. Рогге командовал четвёртым полком, который замыкал наше главное наступление. 23й Ауметский бронетанковый был получен не бесплатно, и ценой был навязанный нам на шею неопытный шестой сын Верховного Лорда Герета Рогге Ауметского. Полковник Рогге провёл с нами год, и, к моему приятному удивлению, вёл себя прилично. Ланнер сохранял скептический настрой, но я знал, что он никогда не простит полковнику греха его благородных кровей. Чего у Рогге нельзя было отнять, так это его приверженности нашему делу, — этого не мог отрицать даже Ланнер. Ведя переговоры с его отцом, я предполагал, что целью Герета Ауметского было определить на престижную должность сына, стоявшего достаточно далеко в линии наследования, чтобы можно было рискнуть его потерей, но чья стезя всё-таки должна была принести славу родовому имени. Встретившись с полковником, я через считанные минуты осознал, что был неправ. Его желание стать частью моего крестового похода было таким же сильным, как моя нужда в Ауметских танках. Кельнер Рогге верил в то, чем мы занимались. Он не обладал опытом, но горел воодушевлением.
Возможно, порученная ему арьергардная роль и не относилась к разряду тех, что могли бы подбросить топлива в этот огонь, но она минимизировала риск, который представлял для остальной армии необстрелянный полковник. Мы располагали большим резервом «Леманов Руссов», из которого могли бы добирать эти танки, и всем, чего я просил от Рогге, было не отставать и защищать наш тыл. Ланнер, как я знал, ожидал от полковника, что тот при первой же возможности вырвет поражение из пасти победы. Пока что такого не случилось. Но, по ряду позиций, наши с сержантом взгляды на вещи были настолько схожими, что говоря в вокс, я не мог не почувствовать слабого всплеска дурных предчувствий.
— Продолжайте, полковник.
— Комиссар, мне жаль, но у нас вышла небольшая задержка.
Эти слова будут сниться мне до конца моей жизни. Они предвещали потерю целой планеты.
— Если не можешь его починить, то убери с дороги, — сказал Рогге капитану Янну Керенцу. — Взорви, если потребуется.
Керенц захлопал глазами, услышав предложение умышленно уничтожить «Леман Русс».
— Это всего лишь гусеницы… — начал он.
— На разбирательство с которыми мы вряд ли можем тратить время в данный момент. И уж точно не в этом месте.
Этот человек что, не понимает, что значит слово "неотложность"? Ауметский бронетанковый имел задание, и его выполнению не воспрепятствует дурацкая механическая неисправность одного-единственного танка. Его гусеницы развалились в самый неподходящий момент. Этот танк был головной машиной ведущей колонны, а дорога уводила в теснину, прежде чем раздаться снова. Там едва хватало места, чтобы машины могли идти по двое, а эта не только остановилась прямо в сужении, так ещё и перекосилась вбок.