— Господин граф, — ко мне подошел сержант Амат, которому в ближайшее время я собирался дать звание лейтенанта моей армии, — какие будут приказания?
— Оставайтесь на месте, — сказал я, и направился в обиталище жриц.
— Есть! — четко ответил бывший партизан и диверсант, и стал расставлять караулы.
В бывшем борделе меня уже ждали. Госпожа Кэрри Ириф, красивая и уверенная в себе женщина в светло-зеленой мантии и синей косынке на голове, встретила меня в просторном холле. Мы поздоровались, и она сказала:
— Отири очнулась. И она желает с тобой поговорить. Срочно.
— Даже так? — немного удивился я. — Именно срочно?
— Да.
«Ламия хочет поговорить? — подумал я. — Это хорошо. Поговорим. Тем более что у меня к ней есть несколько вопросов, вот только я не уверен, стоит ли их задавать прямо сейчас или лучше немного выждать. Дилемма, однако. Но ничего, по ходу разговора разберусь».
Настоятельница столичного храма Улле Ракойны вопросительно посмотрела на меня, мол, чего медлишь, граф Ройхо. И я, рукой указав в сторону коридора, который вел во внутренние помещения, сказал:
— Ну что же, ведите меня, госпожа Ириф…
Глава 5
Последнее, что запомнила Отири перед тем как ее душа покинула родное тело, это подскочившего к ней Уркварта, который подхватил девушку на руки. Потом она оказалась в полной темноте — в пространстве между мирами живых и мертвых, которое остверы называют Кромка. Здесь не было света, звука и запахов. Все это осталось в реальности и единственное, что Отири чувствовала, это свое умирающее тело, которое корчилось в предсмертных муках.
Душа и разум молодой северной ведьмы покинули привычную для себя физическую оболочку и она со стороны наблюдала за тем как неведомое ей хитрое и непомерно мощное существо дольнего мира, видимо, тот самый Неназываемый Податель Всех Благ, которому поклонялись манкари и дари, высасывает из нее силы. Бледная воронка, магический паразит, незаметно подсаженный Врагом, перебрасывала своему хозяину драгоценную энергию, которую так ценили обитатели загробного мира, и плоть ведьмы умирала.
При этом ламия понимала, что как только тело умрет, а случится это очень скоро, ее душа попадет не к трону Доброй Матери, а в плен к противнику, и ее ждут неописуемые муки и полное развоплощение без шансов вновь когда-нибудь воскреснуть или переродиться. И еще она понимала, что необходимо бороться, сопротивляться и взывать к богине, которая, возможно, бросит все свои дела и выручит ее. Однако равнодушие и апатия сковали разум северной ведьмы. И как следствие этого, Отири ничего не хотела. Усталость, не физическая, а психологическая, захлестнула сознание девушки, и все чего она желала, это скорейшей развязки и смерти.
Секунды текли словно часы. Враг уже выжимал из нее последние капли жизненных сил. Гибель была близка. И в этот момент к ней на помощь пришел предназначенный богиней будущий супруг.
Уркварт, который действовал спонтанно, смог разрушить связь ламии и враждебного Кама-Нио бога, и Отири вновь захотела жить. Однако ослабленный организм девушки впал в кому и не мог принять душу и разум хозяйки обратно. Физическая оболочка не реагировала на внешние раздражители, рефлексы отсутствовали, и только слабое прерывистое дыхание все еще указывало подскочившим к ней на помощь чародеям на то, что она жива. И если бы речь шла об обычном человеке, то его душа, наверняка, осталась бы в пространстве между мирами навсегда. По крайней мере, до тех пор, пока какой-нибудь голодный и жадный до человеческих душ демон или злой божок, который рискнул спуститься на Кромку, не поймал ее и не съел. Но ламии существа необычные, ибо в них течет кровь сразу трех сильных обитателей дольнего пространства: матери Кама-Нио, отца Азгата Старого и предка со стороны мужей Ярина Воина. Поэтому, освободившись от злых чар Неназываемого, девушка могла сделать выбор своего пути. Первый, уйти к богине. Второй, ждать пока тело восстановится, и она сможет в него вернуться.
И естественно, Отири выбрала вариант номер два. Она ламия — боец и служительница Доброй Матери. И хотя она проиграла битву, война с Врагом была в самом начале, и ведьма жаждала поквитаться с ним и его прислужниками. Кроме того, в реальности находился ее избранник, отречься от которого она уже не могла. А еще ей было стыдно за то, что она не смогла разглядеть ловушку, и попала в нее. И уйти в домен Великой Праматери побежденной, для Отири было равнозначно признанию того, что она недостойная дочь своей прародительницы.
В итоге, гордость, жажда мести, ненависть и любовь — дикий коктейль из самых противоречивых чувств помог ей пережить фазу восстановления организма, в который щедро вливали свою энергию опытные жрицы Улле Ракойны. День проходил за днем. Сознание ведьмы находилось в состоянии покоя, висело во тьме Кромки, наблюдало за своим телом и сгорало от стыда. Минуло две недели и вот, наконец, Отири вернулась в реальный мир.
Слияние физической и духовной оболочек прошло тяжело. Яркий солнечный свет ударил по глазам Отири. Проникающие в уши звуки были подобны грохоту тысяч барабанов. Сильнейшие судороги стали сотрясать тело северной ведьмы. И от резкой нестерпимой боли, которая пронзила ее от пяток до макушки головы, она закричала. Но вместо крика из пересохшего горла вырвался только еле слышный хрип. После чего, скрипнув зубами, Отири скорчилась на кровати и постаралась не шевелиться.
К счастью для ламии, рядом с ней находилась госпожа Кэрри Ириф и несколько сведущих в лекарском магическом искусстве жриц. И женщины не медлили. Они воззвали к богине, получили от нее силу, и преобразовали ее в целебные заклятья, которые одно за другим, подобно небольшим туманным облакам опустились на тело Отири. Почти сразу девушке стало легче. Но слабость не ушла и ламия провалилась в состояние полусна, в котором она видела все, что вокруг нее происходило, но воспринимала это как иллюзию. И в этот момент к ней пришел Зов матери, ведьмы Каити, которая, от жриц Ракойны, уже знала о том, что произошло в городе Данце, и беспокоилась за свою дочь.
Каити, внешне мало чем отличавшаяся от Отири женщина, сидела на берегу северного океана, который в это время года был тих и спокоен. Ее пронзительные колдовские глаза, в которых была тревога, всмотрелись в душу находящейся за тысячи километров от нее дочери, и молодая ламия не выдержала. Первый раз в своей жизни она заплакала, и слезы потекли из глаз девушки. Страх, боль, страдания, сомнения и стыд. Все, что накопилось в ней, пока разум ламии висел во тьме Кромки, стало выходить из нее соленой влагой, которая двумя тоненькими дорожками пробороздила бледное лицо девушки. И с него сама собой сползла личина юной имперской жрицы Катрин.
Служительницы Ракойны, по команде госпожи Ириф, которая понимала, что происходит, покинули помещение спальни. И оставшись одна, Отири выдохнула:
— Мамочка, мне страшно. Я никогда и никого не боялась, а теперь мне не по себе.
Невидимая ладошка матери, добрая и ласковая, прошлась по волосам дочери и Каити, осуждающе качнув головой, произнесла:
— Я предупреждала тебе, дочь моя, что ты должна быть осторожна и внимательна. Но ты слишком упряма и самонадеянна, всегда поступала по-своему и за это поплатилась. И это хорошо еще, что твой избранник тебя спас, а иначе мне пришлось бы тебя оплакивать. — Каити помедлила и добавила: — То, что произошло, должно стать для тебя уроком на всю жизнь. Ты понимаешь меня?
— Да, мама, — успокаиваясь, согласилась Отири. — Я буду осторожней, осмотрительней и постараюсь не рисковать. Обещаю.
— Вот и хорошо, — мать была удовлетворена. И продолжая невидимой ладонью гладить дочь, она сказала: — Про твое поведение мы еще поговорим, а сейчас соберись и слушай меня внимательно. Пока ты болталась между жизнью и смертью, у нас произошли некоторые серьезные события, которые должны изменить очень и очень многое. Ты готова меня слушать или тебе дать время на то, чтобы ты могла еще немного себя пожалеть?