То, что у тебя симплексный разум, в каком-то смысле даже неплохо, ибо так тебе спокойней на Рисе. И хотя ты проходишь через ворота, тебя скорее всего не "развратят" ни визиты в транспортную зону, ни случайное столкновение с предметами из других миров вроде тех сапожек и перчаток, что я тебе подарила.
Она, похоже, закончила, и я опечалился, ибо это определенно не было объяснением. А теперь я знал, что Джо наверняка отправится в путешествие.
Но тут Комета Джо сунул руку в сумку, отпихнул в сторону окарину и поднял меня на ладони.
- А эта ты, Чарона, видала?
Вместе они нависли надо мной. За остриями когтей Кометы, за их затененными лицами черная лента Бруклинского моста прочерчивала розовато-лиловое небо. Ладонь Джо под моей верхней частью была теплой. Прохладная капля упала на мои передние грани, искажая их облик.
- Ну.., по-моему.., нет, не может быть. Где ты его нашел?
Джо пожал плечами.
- Да нашел. А чо эта?
- Клянусь всеми лучами семи солнц, это похоже на кристаллизованного тритонца.
Чарона, разумеется, не ошиблась, и я тут же понял, что она была немалого опыта космолетчицей. Кристаллизованные, мы, тритонцы, не так уж часто попадаемся.
- Наа к Имперской звезде его подвесси.
За сморщенной маской лица Чароны тихо работала мысль, и по обертонам я смог понять, что разум ее был мультиплексным, с образами космоса и звезд, увиденных в черноте галактической ночи, с волшебными пейзажами, незнакомыми даже мне. Четыреста лет в качестве стражницы у ворот в транспортную зону Риса разровняли ее разум почти до симплексного. Но мультиплексность уже пробудилась.
- Попробую тебе, Комета, кое-что объяснить. Скажи мне, что самое важное на свете?
- Жлуп, - охотно ответил Джо, и тут же увидел, как она хмурится. Парнишка был в недоумении. - Миназин, то ись. Без грязных славечек, извиняссь.
- Меня, Комета, никакие слова не трогают. Честно говоря, мне всегда казалось немного забавным, что у вашего народца есть такая вещь, как "грязное словечко" для миназина. Хотя, наверное, становится не так смешно, когда я вспоминаю "грязные словечки" в том мире, откуда я родом. Там, где я выросла, запретным словом считалась вода - ее было совсем мало, и про нее нельзя было упоминать иначе, как по технической формуле в технологической дискуссии, и никогда перед твоим учителем. А на Земле, во времена наших прапрапрадедушек, о пище, съеденной и прошедшей через тело, в приличной компании вообще не упоминали.
- А чо грязнаво в пище и ваде?
- А что грязного в жлупе?
Комету не на шутку удивило то, как легко Чарона пользуется обычным жаргоном. Хотя, подумалось ему, она постоянно общается с водителями и грузчиками, которые славятся своим сквернословием и недостатком уважения ко всему на свете - так, по крайней мере, дядюшка Клеменс говорил.
- Не знаа, - наконец ответил он.
- Это органический пластик, который вырастает в цветке злака мутантного штамма, который распускается только в условиях радиации, проникающей во тьму пещер из самого сердца Риса. На этой планете он используется только как уплотнитель сплава других пластиков, и все же единственное назначение Риса во Вселенском плане - обеспечивать миназином остальную галактику. Все мужчины и женщины на Рисе заняты на его производстве - возделывании или транспортировке. Вот и все, что он из себя представляет.
Нигде во всем описании я ни разу не упомянула о грязи.
- Ну, када ево мешок рвесся или рассыпаесся, он вроде как... ну, не грязный, а неприятный.
- Пролитая вода или просыпанная пища тоже неприятные.
Но по природе своей они не таковы.
- Проста с парядочными людьми кой о чем не талкуют. Так дя Клем грит, - Джо наконец нашел прибежище в своей выучке. - И раз ты гришь, жлуп самое важное из всего, значить, нада.., ну, малеха ево уважать.
- Я ничего такого не сказала. Это ты сказал. И именно поэтому у тебя симплексный разум. Если ты пройдешь через вторые ворота и попросишь капитана одного из транспортов тебя подвезти - а тебя скорее всего подвезут, потому что там таких много, - ты попадешь в другой мир, где миназин значит всего-навсего сорок кредиток за тонну и куда менее важен по сравнению со сквернием, шматенциями, хлопотопами и сикось-накосем, каждый из которых стоит больше пятидесяти кредиток. И ты можешь кричать все эти названия где угодно, но ничего, кроме пустого шума, никто в этом не усмотрит.
- Я и не думаю нигде ничо кричать, - заверил ее Комета. - И из тваго базара пра "симплекс" мне ясна тока то, шо я знаа, как ся вести, даже есси куча народу пра эта не ведает. Может, я ищо не такой вежливый, как нада, но как ся вести, я знаа.
Чарона рассмеялся, и пес прибежал назад и потерся мордой о ее бедро.
- Возможно, я сумела бы объяснить это чисто в технологических терминах, но с прискорбием понимаю, что пока ты сам не увидишь, ты этого не поймешь. Поэтому остановись и посмотри наверх.
Помедлив у расколотого камня, они посмотрели наверх.
- Дырки видишь? - спросила Чарона.
В панелях мостового настила тут и там были точечки света.
- Похоже на случайные точки, верно?
Джо кивнул.
- Это симплексный взгляд. Теперь иди дальше и продолжай смотреть.
Глазея вверх, Комета размеренным шагом двинулся вперед.
Точки света погасли, зато тут и там появились другие, затем и эти погасли, но другие - или, возможно, первоначальные - появились.
- Надстройка балок над мостом перекрывает некоторые дырки и не дает тебе воспринимать все сразу. Но теперь встаешь на комплексную точку зрения, ибо сознаешь, что там есть больше, чем видится с любого отдельно взятого места. А теперь беги и не опускай головы.
Джо побежал по камням. Скорость мерцания возросла, и он вдруг понял, что дырки образуют узор - шестиконечные звезды, пересеченные диагоналями из семи дырок каждая. Только когда мерцание происходило так быстро, можно было воспринимать весь узор...