— Откуда вы знаете?
— Иначе вы не пришли бы в церковь. Бог, если так можно выразиться, последнее средство, к которому прибегают люди, когда отчаиваются. Последнее, что им остается — надеяться на чудо.
— Я не надеюсь на чудо, и Господь вряд ли мне поможет.
— А вы верьте.
Священник мягко взял Сомова под руку и тихонько потянул за собой на прицерковную территорию. Федор не хотел идти, но пошел. И так и не понял, почему.
Они шли по мощеной камнем дорожке, ширины которой едва хватало для них двоих, и говорили. Точнее, говорил в большинстве своем священник, а Сомов рассеянно его слушал и рассматривал служебные постройки.
— Господь помогает тем, кто к Нему обращается. Главное, не терять веру и искренне молиться. Если проблема разрешима в принципе, она обязательно разрешится, а иногда происходят настоящие чудеса, просто нужно в них верить и ждать.
— Ждать. Я всю жизнь чего-то жду.
— Может, вы поделитесь со мной своей проблемой?
Федор качнул головой. Он уже пожалел, что поддержал разговор, нужно было сразу развернуться и уйти, а сейчас просто так отвернуться от священника и бросить его здесь, было бы невежливым. Пока Сомов раздумывал, как бы дать святому отцу понять, что он не намерен продолжать этот разговор, дорожка свернула и уперлась в кладбище.
Одинаковые безликие могильные камни ровными рядами выстроились на аккуратно подстриженном газоне, словно они означали не места упокоения людей, а исполняли роль украшений. Если не присматриваться к надписям, можно подумать, будто это не погост, а своеобразный японский сад камней или даже подобие новомодной скульптурной композиции — ничто не напоминало о людях, лежащих под дерном. О том, что это все же место скорби, говорили лишь белые нарциссы во вкопанных рядом с каждым памятником вазочках.
По спине Сомова пробежал холодок. Вдруг он почувствовал себя растерянным и разбитым, словно стоял не перед могилами незнакомцев, а пред могилой жены, перед могилой дочери. Это нехороший знак. Зря он согласился на эту прогулку.
Федор сделал порыв, чтобы уйти, но священник неожиданно крепко взял его за локоть.
— У вас кто-то умирает? Жена? Сын?
— Дочь, — Сомов замер, а потом ослаб, опустил плечи, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться. — Ей нужен донорский орган. Сердце. А денег у меня нет. А у нее нет времени.
— Да, ждать донорского органа очень долго. Вы не думали об имплантате?
— Думал. Но нужную сумму мне пришлось бы копить пару веков.
— Сколько лет вашей дочери?
— Шесть.
— Малышка.
— Да. Жалко ее, понимаете? Юленька — вся моя жизнь! Я ради нее на преступление пошел, но, видимо, Господь не одобрил такой путь.
— И не мог одобрить.
— И что делать? Неужели Он хочет забрать ее к Себе?
— Может, и хочет.
— Но я не хочу отдавать дочь!
— Как вас зовут, сын мой?
Федор не хотел отвечать, но потом махнул рукой. Все равно этот священник ничем ему не поможет и не помешает.
— Федор.
— А я отец Арсений. Вы ведь не католик?
— Как вы догадались?
— Так, предчувствие. Но это ничего. Вам нужно научиться смирению. И вере в чудо. Если вам будет плохо, если захочется с кем-нибудь поговорить, приходите, я сумею помочь.
— Мне иная помощь нужна, отец Арсений. И вы вряд ли ее окажете.
— Тогда надейтесь на Господа. Он не бросает детей Своих. Молитесь.
Сомов кивнул. Разговор подошел к концу. Облегчения, которое так хотел дать ему отец Арсений, Федор не получил, напротив, вид кладбища настроил его на самые черные из самых пессимистических мыслей. Кивнув священнику на прощание, он пошел по дорожке к выходу. А молиться он все же будет. Больше ему ничего не остается.
Голицын недолго раздумывал над тем, стоит ли ему уезжать с Кайлом в дом на проспекте Свободы. В конце концов, у актера были телохранители, а со способностью Алекса читать чужие мысли и распознавать угрозу на стадии зарождения, Кайлу ничто не угрожает. Поэтому Борис Игнатьевич остался в "Longevity and Prosperity". Таким образом начальник службы охраны не только усыпил бдительность человека, приславшую карточку со словом "смерть", сделав вид, будто ничего особенного не случилось, и его угрозы всерьез никто не воспринял, но и получил свободу действий. Голицын знал, что преступник где-то в доме, и поставил перед собой цель найти его.
Борис Игнатьевич лично отключил "античит" и направился в кухню. Он хотел поговорить с человеком, который отвечал за всю прислугу в доме. Дудин Артем Васильевич был, если можно так выразиться, начальником отдела кадров и занимался подбором персонала. Он лично беседовал с каждым кандидатом на должность садовника или горничной, делая пометки в особой записной книжке. Голицын знал об этой привычке Дудина и хотел не только взглянуть на записи, но и лично поговорить с Артемом о благонадежности обслуживающего персонала поместья.
Дудин был высоким плечистым мужчиной с короткой стрижкой и квадратным подбородком, он любил носить ковбойские сапоги, широкие джинсы и рубашку навыпуск. На первый взгляд он казался грубым и глуповатым, но на самом деле был тонким и душевным человеком, отлично чувствовал людей и умел быть строгим. Он не допустил бы до работы человека, склонного к насилию, но кто знает, не сошел ли с ума какой-нибудь шофер или садовник уже в поместье?
— Артем, мне нужен пофамильный список всех работников "L amp;P". И, желательно, с домашними адресами. А еще я хочу с тобой поговорить.
Дудин кивнул и отложил в сторону какой-то график, которым занимался, пока его не отвлек начальник службы безопасности.
— Что-то случилось?
— Пока нет, но может, — Голицын указал в сторону сада, — пройдемся.
Лето подходило к концу, в саду витали ароматы астр, бархоток, роз и сотен других цветов. Больше всего Борису Игнатьевичу нравился уголок у бассейна, где садовники посадили летние георгины. Сейчас оранжево-желто-красные цветы распустились, превратив дорожку в тропинку волшебной страны из детской книжки. Однако сегодня любоваться природой Голицыну было некогда. Он сканировал мысли Дудина, хотя, конечно, не верил, что Артем стал бы подбрасывать Кайлу кукол, измазанных кетчупом и писать глупые карточки.
ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ, ИНАЧЕ НЕ ВЫЗВАЛ БЫ. СЕРЬЕЗНОЕ. И КАЙЛ КАКОЙ-ТО НЕРВНЫЙ УТРОМ БЫЛ. СПРОСИТЬ? НЕ ОБЪЯСНИТ ВЕДЬ. ГЛАЗАМИ ЗЫРКНЕТ И РАЗГОВОР НА ДРУГУЮ ТЕМУ ПЕРЕВЕДЕТ. А ТО И ВОВСЕ СКАЖЕТ: "НЕ ТВОЕ СОБАЧЬЕ ДЕЛО".
Голицын кивнул самому себе. Как он и подозревал, Артем оказался не в курсе ситуации. Тем не менее рассказывать о проблеме он действительно не собирался. Может, и не сказал бы "не твое собачье дело", но Дудин и без него все понял бы.
— Утром я проводил проверку охранников. Хотя и набирал всех ребят сам, со временем они подзабыли о своих обязанностях. В частности, на одном посту я обнаружил пустую пивную банку. Вы знаете, что это означает?
УВОЛЬНЕНИЕ, КОНЕЧНО. КАК ТОЛЬКО УЗНАЕТ, КТО ТУ БАНКУ ВЫПИЛ, ТОЧНО ВЫГОНИТ.
— Так вот. Это навело меня на одну мысль: если уж мои ребята не всегда дисциплинированы, может, и среди других работников поместья найдутся не слишком, гм, благонадежные люди.
— Если кто-то и пьет, я ни разу не видел. И пьяным никого не заставал.
— Я не только о пьянстве, друг мой. По роду службы меня больше всего интересует безопасность Кайла, поэтому расскажите, кто какие вредные привычки имеет, не замечали ли вы нервных срывов, или, может, кто-то недоволен условиями труда?
ДА ПОЛНО ТАКИХ, НО УХОДИТЬ НИКТО НЕ СОБИРАЕТСЯ. ПЛАТЯТ НЕПЛОХО, А С ОСТАЛЬНЫМ СМИРЯЮТСЯ.
— Я знаю, — продолжил Борис Игнатьевич, — Кайл не лучший образчик хозяина. Не каждый пожелал бы иметь над собой босса, который считает себя, гм, пупом земли. Мягко говоря.
Дудин едва заметно улыбнулся. Улыбнулся и Голицын. Он мог говорить с Артемом практически в открытую, потому что социально они стояли на одном уровне и понимали друг друга как никто другой. Единственное, что ставило между ними преграду: в поместье, в этом государстве в миниатюре, Борис Игнатьевич исполнял роль командующего армией, а Дудин представлял власть светскую.