— Здравствуй, Бобик, — сказал я.
И свирепый пес поднялся, завилял хвостом, подошел и протянул лапу.
Я пожал ее.
Все засмеялись.
А дальше началась работа, в которой прокурору не нужно принимать участия. Но мне во что бы то ни стало надо сегодня же положить перед Масленниковым одно из главных доказательств его преступной деятельности — то, что было им награблено. И даже не столько перед Масленниковым, сколько перед исполкомом, чтобы срочно отобрать депутатский мандат, дающий право директору хлебозавода на неприкосновенность, мандат, которым он мог на какое-то время прикрыться. И поэтому я торопился.
Пес оказался в самом деле умным. Он сам остановился у вахтера, пока мы предъявляли наши документы, потом направился прямо к директорскому кабинету. Секретарша доложила, что Масленников на каком-то совещании, но я прекрасно знал: директор помчался утрясать свои дела в область…
Пес нашел дамский башмачок на стоптанном каблуке и всем своим видом теперь показывал, что это именно то, что нужно. Секретарша директора попыталась его отнять у собаки, но та зарычала так грозно, что милиционерам пришлось успокаивать перепугавшуюся хозяйку башмачка.
Овчарка вывела нас во двор, пересекла его, вспугнув выглянувшую было из домика учетчицу, никакого внимания не обратила на вскипевшую, как молоко, кошку и повела нас к воротам. Мы вышли на стройплощадку, перешли через овраг. Пес посмотрел на нас по очереди, словно пересчитывая, не отстал ли кто, не заблудился ли, посмотрел на меня укоризненно — я прибавил шагу — и тогда, убедившись, что все в порядке, повел нас дальше к заброшенной деревне. Умный пес. Я ведь действительно немножко отставал, раздумывая над «операцией»: такой хитрый, матерый жулик, а клад свой прячет так примитивно.
Деревушка Ельцы с заколоченными избами была мертва. Жители ее давно перебрались в райцентр и новостройки, выросшие за последнее время вокруг райцентра и совхозов. У одной избы пес остановился. Остановились и мы. Потом обошли вокруг. А пес принялся разрывать лапами землю под крыльцом. Мы помогли ему и вскоре вытащили на свет увесистый сверток, обернутый сначала в дерматин, а потом в целлофан. Понятые, самые любопытные люди на свете, подались вперед. Судя по рыхлой земле, по свежей небрежной упаковке, сверток здесь лежал совсем недолго.
Сначала мы сфотографировали и место, и сверток. Начальник райотдела милиции шумно расстелил на траве газету, чтобы ни один драгоценный камень — а все были уверены, что в свертке непременно находятся как минимум бриллианты, — не остался бы незамеченным и неописанным.
Медведев вооружился ножницами, все затаили дыхание, и… из пакета посыпались мелкие камушки, только не драгоценные, а обыкновенные — щебенка.
Это был ударчик. Но как бы в утешение незадачливым пинкертонам на краешек газеты выпала записка, написанная на машинке: «Балдоха! Потом». Это было все-таки нечто.
Мы поехали в райотдел милиции. Пес высунулся из окна и так посмотрел на охранника в фуражке с зеленым околышем, что тот, вытянувшись, отдал честь неизвестно кому — ему или своему начальнику.
Да, директор оказался ушлым. Он оттянул время, чтобы съездить в область. Но было еще одно, о чем мы пока не знали. Так что этот поход за кладом был совсем не зря…
Кто же такой Балдоха?
Я был ужасно недоволен ходом расследования и даже не сразу понял, что от меня хотят в прокуратуре области. Оказалось, меня отстраняют от ведения следствия по делу Масленникова и передают это дело прокурору соседнего района. Вот это да! Когда осталось почти только подписать обвинительное заключение… Я же информировал прокурора области… Вот так сработал визит Масленникова в область. Добился-таки моего отстранения.
Я надулся. Мне не доверяют? Все валилось из рук. Но заставлял себя усилием воли быть спокойным и даже острить. Иногда не к месту прорывалась обида. У меня было скверное настроение.
Позже все прояснилось. Отстранением меня от ведения расследования по делу Масленникова прокурор области убивал сразу двух зайцев. Во-первых, с кляузных слов Масленникова многие теперь знали, в искаженном, разумеется, виде, о нашей «джентльменской» встрече в поезде, когда я вытолкал его взашей из вагона, и поэтому я не мог вести его дело. А во-вторых, брать Масленникова под стражу в нашем районе было невозможно. В соседнем же районе у него не было депутатской неприкосновенности. А еще я подумал, конечно, о том, что прокурор области хотел оградить меня как молодого, по его словам, «перспективного» от лишних неприятностей.