Еще у Спока было детальное восприятие - такая же особенность вулканцев, как и стремление подавлять эмоции. Он всегда замечал то, по чему человеческий глаз скользнет и не заметит. Это была одна из тех вещей, которые помогали ему отгородиться от людей - замечать их недостатки на уровне деталей. Всю жизнь, проведенную не на Земле, Спок старательно защищался от нападок на свою получеловеческую природу, так что теперь все ее проявления он видел и пресекал на корню, всегда держа где-то в памяти сравнительную таблицу. Ее давно никто не требовал, но страх оказаться не-вулканцем слишком давно сидел в Споке.
Но в тот самый день эти двое сговорились и вызывали одно другое.
Снег был для Спока диковинкой чужой планеты, странным погодным феноменом, причиняющим неудобства. От него намокал китель, снег устраивал на волосах Спока проседь, щекотал нос, стекал по лицу, совсем не хотел быть изученным, капризно быстро таял и вызывал неуместную эмоцию, которая походила на предвкушение. Все эти мелкие детали, которые вулканец замечал, быстро приводили к нарастанию раздражения ситуацией.
Спок, конечно, был хорошим вулканцем и старательно его подавлял, следовательно, никак не мог признать, что настроение у него испорчено. Испорченное же настроение, в свою очередь, делало его придирчивым, используя в качестве объектов детальное восприятие.
Студенты сегодня особенно нерационально использовали время - говорили на отвлеченные темы, так что Споку пришлось навести в классе тишину, которая вскоре тоже начала его раздражать своей странной наполненностью отчасти испугом, отчасти негативом.
В общем, когда в аудиторию, опоздав, зашел незнакомый студент - без всякого разрешения, между прочим! - Споку приходилось прилагать усилия для подавления раздражения. Студент не способствовал: сначала он отвлек всех от работы бесцельным замечанием об очевидном факте, потом расстегнул китель, расположил свои вещи на столе в каком-то хаотичном порядке, а после отвлекался на болтовню.
Его звали кадет Кирк, и Спок догадывался, что это имя может стать синонимом раздражения на долгое время.
Он проверил списки деканата - действительно, обновление произошло неделю назад, следовало уточнить причину. Кадет Кирк маячил на первой парте, откровенно флиртуя с орионкой, и будь они на Вулкане, Спок быстро объявил бы наказание. Его чуткий нос улавливал орионские феромоны в ослабленной препаратами форме. Эти двое превращали его занятия в средоточие личных отношений.
Он вовремя опомнился, поняв, что еще немного - и его раздражение выплеснется наружу. Кадет Кирк, казалось, вовсе не замечал ни своего возмутительного вида (расстегнутый китель, развязная поза, закатанные рукава), ни пагубного воздействия на преподавателя (возмутительное отсутствие логики и наблюдательности!).
Чуткие вулканские уши ловили все ошибки студентов. Кадет Кирк, однако, ошибок почти не делал, ухитряясь выкручиваться уже известными конструкциями. Откуда он знал их? Как он вообще попал в группу ксенолингвистов?
Движимый любопытством, временно подавившим раздражение, Спок задал поиск пофамильно. Кирк нашелся - на другом факультете. Старший офицерский состав мостика? Сложно поверить в карьерные успехи того, кто…
Вскоре Спок нашел следующий интересный факт. Джеймс Т. Кирк был не просто успешным студентом, за два месяца он сдал академическую разницу почти в полтора года, а теперь взял еще и дополнительные уроки. Причины последнего, правда, были не ясны, но Спок подумал, что было бы любопытно их узнать. Старший офицерский состав редко интересовался чем-то, не связанным с прямыми делами корабля, вместо лингвистики у них был курс дипломатии… Сам Спок был своего рода исключением: как настоящий вулканец, он усваивал большие объемы информации в самых разных областях.
Раздражение почти угасло.
- Я сверился со списками деканата, - он подавлял последний хвост эмоции, уставившись в стол. - Ваше имя действительно там появилось неделю назад. Однако вы опоздали так или иначе. Каковы ваши причины?
Кадет вздохнул и легкомысленно ответил:
- Это так важно, профессор?
Людская нелогичность всегда поражала Спока, но людская привычка нерационально тратить время просто не вписывалась в его рамки. Людям требуется аномально много времени для непродуктивных занятий сомнительной ценности. Видимо, как раз такой случай.
- У вас нет достойного оправдания. Мое предположение верно?
- Смотря какое оправдание вы считаете достойным. Но, судя по вам, мое точно не такое, - кадет усмехнулся, и вулканец озадачился этим странным выпадом в пустоту; разве он давал почву для столь далеко идущих выводов?
- В нашу следующую встречу вам придется написать два теста по темам, которые я вам дам, - он постарался вернуть разговор в привычное русло. - Надеюсь, больше такого не повторится, кадет Кирк.
- Надежда умирает последней, сэр, - сообщил тот вне шаблона вежливого разговора и ушел.
Спок считал, что достаточно знает стандарт, чтобы ориентироваться в любой ситуации, даже в той, где общение происходит идиоматически. Однако здесь идиома несколько выбивалась из общей ситуации - к чему это было сказано?
В тот день Спок долго перекладывал в своей квартире вещи с места на место, чтобы обрести внутренний порядок. Медитативный цикл помогал отвлечься, но не приблизил его к разгадке. В конце концов, где-то между баночками с благовониями и шкафом Спок убедил сам себя, что конкретно этот молодой человек вряд ли явился к нему на занятия с целью получения знаний. Вероятно, его целью служит кадет Петровская или кто-то другой.
Успокоившись на этом, Спок позволил себе уснуть.
Однако, несмотря на предположение о том, что вскоре кадет снова даст о себе знать тем или иным возмутительным образом, Спок явно недооценил этого человека.
Он часто наблюдал за кадетом на занятиях: обширная база знаний, проявляемая в самых неожиданных ситуациях, не могла быть случайностью, но развязное подчеркнуто неофициальное поведение опровергало любую мысль о сознательности и усердии, которое необходимо было для достижения требуемого уровня знания языка. И все же факт оставался фактом - кадет делал успехи куда более обширные, чем Спок ему мысленно отписал (при максимально оптимистичном прогнозе). Контраст сбивал с толку, вызывая… да, раздражение.
Но Спок не был бы вулканцем, если бы не подошел к проблеме с истинно вулканской позиции. Исследованию могут и должны подвергаться даже самые неприятные феномены (не то чтобы вулканцы особенно уделяли внимания приятности предмета исследования), что ж, пусть поведение кадета выглядит неприемлемым (Спок отправил об этом соответствующий доклад), но его способности определенно стоят внимания и развития.
Каково же было его удивление, когда кадет Кирк, совершив ряд неясных телодвижений в адрес кадета Ухуры, попросил его фактически о научном руководстве. Это было… неожиданно.
Спока редко просили о научном руководстве, разве что особенно упорные и усердные личности, которых другие преподаватели почему-то называли «фанатиками от науки». Спока такое отношение задевало: он порывался привести от трех до пяти различных определений понятия «фанатизм» и убедительно доказать, что студенты не имеют к ним отношения, но всякий раз его останавливало то, что профессора, позволявшие себе столь легкомысленные реплики, были значительно старше и опытнее него. Он предпочел списать это на земной образ мыслей, склонный преувеличивать.
С другой стороны, кадетам, взявшим его руководство, приходилось нелегко: Спок тщательно проверял формулировки, скрупулезно предписывал большие объемы литературы и нивелировал любые попытки кадетов мыслить поверхностно. Большинство знало это и старалось найти другого руководителя. Споку было все равно.
Он не собирался дать Кирку шанса с легкостью освоить материал и написать статью. Это было не только прекрасным поводом проверить глубину его знаний, истинные масштабы его усердия и образа мыслей, но и, если таковые будут меньше ожидаемых, преподать урок. Смутно Спок чувствовал, что этот пункт особенно важен для него: каждый должен действовать сообразно своим способностям, не следует демонстрировать всем свою персону без должного повода.