Из дневника Марины Саввиных. 13 марта 1996.
... нужен обязательно приглушенный свет. Должно быть, это опера, а не симфония... Или - балет? Хочется смотреть, а не только слушать. Симфонический концерт - непременно закрытые глаза. По крайней мере, так у меня.
Господа, господа... торопитесь! Все уже началось. Это был, конечно, затянувшийся антракт. Не по вине артистов, честное слово! Так случилось... Занавес, которым прикрыты два первых акта, оказался неподъемным для акта третьего и заключительного... Томление актеров и особенно актрис не поддается описанию. Но вы... вы ведь в полной мере насладились радостью вкушения тонких вин, которые нынче так обильны в театральном буфете, разговорами о спектакле и возле него! Наслаждение обсуждать предмет не больше ли страсти к самому предмету? держу пари: никто теперь не посетует на длинноту паузы ... и все же! не надо опаздывать к началу.
Оркестровая яма дышит нетерпением. Музыканты прильнули к своим флейтам, альтам и виолончелям. Дирижер уже постучал палочкой о пюпитр.
Ну... Ну!.. Вот! Вот оно ... Вот она!
Хвала тебе, неподражаемая Прима! Беленькая Панночка. Умница Коломбина. Черная Королева Зазеркалья - первая владелица заколдованного зеркала. Хозяйка Постоялого Двора с его чародейским "кукареку". Элоиза и Юлия романтических прогулок.
Как тихо и медленно теперь твое кружение по подмосткам, знакомым тебе до отвращения, до ностальгических слез, которые когда-нибудь прольются!.. Однако ты давно перетерпела наваждение соленого дождя. Твоя мысль - за чертой, которую прочертил когда-то предполагаемый Автор этой пьесы. Но ты еще играешь - с очаровательной снисходительностью взрослой женщинытравести. Недосягаемая. Прохладная. Вечная. Пронизывающая игрушечный мир не то лунным, не то звездным, не то солнечным, но так или иначе - извне приходящим, реально жизненным светом, в котором здесь и теперь так азартно плещутся другие Маски. Им от тебя никуда не деться. Но это - твоя последняя роль. И уже - не главная... заметная - благодаря твоему участию, но не центральная, увы! Ты начинаешь - и растворяешься во втором плане. Ты, без которой... Впрочем, унизиться до гнева - не в твоем амплуа. Играет скрипка. Скрипят пуанты по скользкому дереву. Автор чуть слышно говорит тебе: прости!
Мои богини! что вы? где вы? Внемлите мой печальный глас: Все те же ль вы? другие ль девы, Сменив, не заменили вас? Не заменили! Не заменят - никогда!
ЛЕНА БАЙКАЛОВА. МЫСЛЬ СЕМЕЙНАЯ В РОМАНЕ М.Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА " ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ"
Очень трудно писать о мысли семейной, так как таковой в романе нет. На мой взгляд, Салтыков-Щедрин в своем романе хочет показать контраст между семейной жизнью и сожительством. Он описывает те причины, которые разрушают семью, а мы в мыслях строим идеальную семью. Это просто, ведь идеальная семья - это полная противоположность семьи Головлевых. В своем предыдущем сочинении по роману Толстого я писала, что настроение в обществе в основном зависит от женщины, которая находится в этом обществе. В романе "Господа Головлевы" это выражено очень ярко. Поскольку именно Арина Петровна (конечно, не без участия мужа) разрушила свою семью, а создала из нее "жильцов коммунальной квартиры". Она экономила не только на куске хлеба для своих детей, но и на любви, ласке, нежности. Она воспитывала и растила детей только для того, чтобы при достижении ими совершеннолетнего возраста избавиться от них. Черты характера матери унаследовали и некоторые ее дети, например, Порфирий. Он был очень похож на мать. Только свою страсть к деньгам он осуществлял хитростью, а не работой, как это делала его мать.
Единственным из детей умным и, возможно, даже способным к каким-то хорошим чувствам, был Степан. Не зря автор подчеркивает, что он был похож на отца, а не на мать. Из всего семейства Головлевых он был самым образованным. Он понимал всю трудность и серость своей жизни в Головлеве и, чтобы как-то скрасить это, начал пить. И умер он не столько от пьянки, сколько от полного бездействия.
В своем романе Салтыков-Щедрин еще раз показывает, что человек не может жить без любви и ласки, заботы и нежности, он умирает. А если и может, разве это жизнь? В настоящей семье должно быть понимание, дружеское отношение. Никто не должен бороться за власть. А в семье Головлевых этого не было. Арина Петровна боролась за власть над мужем, над детьми, за владение землей - и потеряла семью. Она была настолько ослеплена своей властью, что даже не замечала "мертвечины" * вокруг себя. Она думала, что "родительского благословения" - "куска" достаточно, чтобы ее дети жили в достатке. В настоящей семье родители должны заботиться и помогать детям, сколько смогут.
Салтыков-Щедрин очень правдиво описывает эту историю, но кроме сожаления, презрения и насмешки она у меня не вызвала ничего.
----------------------------------------* не только смерть детей, но и смерть чувств. зима, 1995 года.
Возможность любви - старая тема Лены. Она думала об этом, когда переводила Катулла. Она размышляла об этом, когда работала над сочинением по гоголевскому "Вию". В сочинении по "Вию" Лена рассуждала так: только влюбленный имеет право называться человеком; в истории панночки и философа любовь не нашла пристанища ни в мужчине, ни в женщине - и тоже умирает с последним криком петуха... Панночка умирает, потому что не может любить...
В "Господах Головлевых" ищется и находится та же тема.
Умирают дети, умирают чувства - и даже сноска звучит как бы из-под земли...
Очень интересно в этом сочинении противопоставление идеального и реального. Лена знакома с Платоном и понимает, что, видимо, для Толстого и Салтыкова-Щедрина - как для авторов - идея возникает в голове Создателя (мира или романа) до реальной вещи. В этом смысле идеальная семья строится раньше реальной. И строится - в мыслях, в воображении.
ЛЕНА МИХАЙЛОВСКАЯ ищет и находит в произведениях литературы XIX века другую тему. Пространство и время - тоже давний предмет ее размышлений. Замедление и ускорение времени, проблемы временной и пространственной бесконечности занимали ее ум, когда она писала о Спартаке и Гайдаре, Пушкине и Сервантесе. Но только в сочинении о Тургеневе и Толстом художественное время стало героем ее авторской речи.
... я пишу это второго сентября 1996 года, в Красноярске.
Праздник начала учебного года перенесли на один день, так как 1 сентября воскресенье.
Утром я пошел на праздник в начальную школу. Первоклассники шли с табличками. С такою же точно табличкой шел мой класс ровно десять лет тому назад. Табличку (1 "Д") нес Семен Гульков. И музыка точно такая же, как и десять лет назад,- Моцарт.
Заканчивается праздник малышей. Я прошу табличку "1-Д" и иду к своим одиннадцатиклассникам. Собрались все, кроме Тани Калиниченко. Никто не знает, где она. Нам весело, мы фотографируемся вместе с цветами и табличкой "1-Д".
Вот все и разошлись. Я звоню Тане. У нее печальный голос.
- Ну, как прошел праздник? - Весело. Чего же ты не пришла? - Не смогла. Очень грустно. Ведь это мое последнее первое сентября.
2 сентября 1996.
СЕМПРОНИЯ. Катилина! Катилина!.. ты часто говоришь, что боги даровали мне неженский ум и великую силу духа. Ну и что мне с этими сокровищами делать? Как ты - служить отечеству? Но где оно - отечество?..
Почему, почему все вокруг тебя пропитано холодом и смертью? Ведь имя твое Радость!.. Радость, свобода, счастье, жизнь... Ты - моя Родина, а не этот гнусный смрадный город, где днем с огнем не сыщешь человека. Будь проклят Рим, если он хочет сожрать Катилину!
НАДПИСЬ. Это самые близкие Катилине люди, его избранники, более того - его любимцы... В этой своре находятся все развратники, все игроки... если они не покинут Рим, если они не погибнут, то - знайте это!- даже в случае гибели самого Катилины в нашем государстве останется этот рассадник Катилин.