В десятом классе было много живописи. Сами рисовали, слушали рассказы Галины Борисовны Беккер об искусстве барокко и классицизма, об импрессионистах и Пикассо - у Галины Борисовны дома всегда можно посмотреть альбомы и книги о художниках.
Импрессионисты увлекали более всего. Да и жизнь нашего маленького кружка десятиклассников, в течение первых восьми школьных лет переживавшего искус Школы диалога культур и теперь как бы отпущенного на свободу (можно выбирать учителей, стиль преподавания, формы общения, можно вообще учиться самостоятельно) - стала отчасти напоминать жизнь импрессионистского ателье. Мы часто собирались, к нам стали приходить очень интересные взрослые. Мы писали и читали стихи, посвящали друг другу рисунки, обсуждали сочинения друг друга. Слушали музыку, говорили о трагическом Курте Кобейне, переводили с английского слова его песен.
Когда взрослые и их ученики так долго учатся вместе, их сообщество начинает превращаться в то, что я как-то назвал "учебно-литературным направлением". Образуются свои пристрастия, свой стиль обсуждения произведений, свой особенный язык. Не взрослый привносит это и не ребята. Это происходит само собой. Если немного приглядеться и пофантазировать, то вокруг Школы диалога культур, придуманной Библером, можно увидеть по крайней мере три "учебно-литературных направления". Вот будетляне-футуристы, ученики Вениамина Литовского, харьковского педагога. Они мечтают о победе Спартака и декабристов, в диалогах об исторических событиях пытаются изменить их ход, они всегда активны и остро социальны. Школа для них - центр микрорайона. А они - прогрессоры и преобразователи мира, "председатели земного шара". И тексты у них такие. А вот, в том же Харькове, школа "Очаг" и ученики Владимира Осетинского. Это - "структуралисты". Они читают Проппа и Лотмана, Якобсона и Аристотеля. Учатся науке читать и понимать текст. Осваивают разные техники анализа произведения.
РЕПЛИКА В. ОСЕТИНСКОГО: - Мы не "структуралисты " вовсе, а "пониматели". Мы учимся понимать Другого, а не собственные впечатления. Для нас книги - это Речь Другого (Софокла, Данте), его "образ мира", его определение "последних вопросов бытия". Мы учимся понимать мысль Другого и видеть (переживать, восхищаться) то, что превращает его словесное высказывание в произведение искусства. Впрочем, судя по очень интересным сочинениям, и Ваши, С.Ю., ребята вовсе не "импрессионисты", а "пониматели" (Харьков, ноябрь 1996, гимназия "Очаг").
Мы, красноярские выпускники Школы диалога культур, мы - импрессионисты... Мы читаем книги, слушаем музыку, смотрим спектакли и фильмы. Литературоведческих работ пока не читаем. И - замечаем на полях, маргинально - свои впечатления от увиденного, прочитанного, услышанного. Этими впечатлениями и изображением впечатлений - в эссе, стихах, рисунках мы и живем. Может быть, это не столь академично, как в культурологических лицеях. Зато - живо и интересно. Жажда услышать впечатление другого, поделиться своим впечатлением сильна в нас...
... фильм назывался "Женщина дня". Режиссера никто не вспомнил. И я не знаю до сих пор, чье это. Сценарий прост, как... почти как пьесы Марины Цветаевой. Мужчина. Женщина. Борьба за власть. Внезапный гость. Его роль вдруг берет на себя коротенькая музыкальная фраза - и вбирает его жизнь. Вбирает, всасывает - как губка кровь из сочащейся раны. Этот случайный убит в конце. Сползает по кирпичной (?) стене... как на кладбище Пер ла Шез. Фабулы почти нет. И при этом - фантастическая работа режиссера и оператора. Ряд остановленных мгновений, живописно точных ... едва ли не каждый кадр выхваченный из движущегося потока жизни яркий и странный зрительный образ. Сравнила бы разве со "Сталкером" Тарковского - с его неподражаемым сюрреализмом, особенно в величественно-печальной второй серии. Но там сюр, очень выразительный, мощный. А здесь - импрессионизм, без всякого сомнения.
Они сами "Женщину дня" каким-то образом открыли. Учуяли, схватили, принесли видеокассету. В клювике. Чтобы ты причастился. А потом - и я.
Ни с чем не сравнимое удовольствие смаковать детали, вдруг угадывать ... вдруг понимать, что значит... вдруг чувствовать свои слезы и - сдерживать улыбку, неожиданно расслышав где-то там, в углу дивана, за спиной, такой осторожный и такой отчетливый шепоток:
- она плачет?!.
Ю.Вятчина.
СОЧИНЕНИЕ ПО ПЬЕСЕ ОСТРОВСКОГО "ГРОЗА".
Начиная писать сочинение, я так и не смогла определиться в своем отношении к пьесе "Гроза". Прочитав пьесу в первый раз, я решила, что пьеса мне не понравилась, она не вызвала во мне никаких эмоций. Мне показалось, что пьеса слишком проста и примитивна. С одной стороны, я понимала, чем вызвано столь негативное, даже в некоторой степени равнодушное отношение к "Грозе", оно, конечно же, было вызвано Достоевским, а именно "Преступлением и наказанием" и "Братьями Карамазовыми". У Достоевского не было такого четкого разделения героев на плохих и хороших, как у Островского, и события в романах Достоевского были гораздо сильнее, сложнее и непонятнее, чем у Островского, в пьесе которого все происходящее достаточно просто, понятно и предсказуемо. (Только потом я осознала, что это совсем не так, что все гораздо сложнее, когда заставила себя, как ни странно, прочитать "Грозу" во второй раз). С другой стороны, я, конечно же, понимала, что пьеса - это не роман, и что мое впечатление и понимание "Грозы" могло быть поверхностным, но ничего с собой поделать не могла. Я не могла так быстро "переключиться" с Достоевского на Островского и поэтому, как было уже упомянуто выше, я заставила себя прочитать "Грозу" еще раз.
Хочу сказать, что на мое решение перечитать пьесу повлиял все тот же Достоевский своими словами:"... не в предмете дело, а в глазе: есть глаз и предмет найдется, нет у вас глаза, слепы вы, - и ни в каком предмете ничего не отыщется", может, это было сказано в прямом смысле и к пьесам и вообще каким-либо произведениям не имеет ни малейшего отношения, хотя, я думаю, что все-таки имеет, но так или иначе, эти слова побудили меня перечитать пьесу "Гроза" и попробовать изменить свое отношение к ней. Я подумала: "Может, я действительно слепа? Может, я просто чего-то не вижу в этой пьесе". Тут же пришли на ум слова импрессиониста Клода Моне: "Я хотел родиться слепым, но потом внезапно прозреть, так, чтобы начать писать, не зная, что собой представляют предметы, которые я вижу".
Хотя импрессионизм заявил о себе чуть-чуть позже, чем была написана "Гроза"(1859), но все-таки я решила применить такой импрессионистический взгляд К.Моне на пьесу Островского "Гроза". Я решила "ослепить себя", забыть все: все свои старые предрассудки, принципы, взгляды. Я решила заново родиться, родиться слепой; я решила прозреть и своими "новыми глазами" посмотреть на пьесу Островского "гроза".
(Я поняла, что импрессионист", рожденный слепцом", внезапно прозревая, видит природу, а главное, мир в совершенно другом свете, чем "рожденные зрячими". Прозревая, он становится неким человеком, который давно ощущал, слышал, но впервые видит им не созданный мир. При этом в момент прозрения этот человек перевоплощается в создателя, так как создает с помощью красок на своем холсте "первый взгляд на мир"). Готовая картина настоящего импрессиониста и есть "первый взгляд на мир", созданный человеком, а именно, художником, после прозрения.
Я поняла, что читатель должен прозревать, читая какую-нибудь пьесу, им не созданную, превращаться (перевоплощаться) в творца (в случае с пьесой - в режиссера) и творить в театре свой "первый взгляд на мир".
Далее в тетради следует чистый лист.
Я открыла глаза и увидела: гроза, светясь изогнутым лучом и громыхая, словно разрушающаяся земля, появилась над маленьким городишком с маленькими его обитателями. Гроза, как рок, висящий над человеком, в который верили многие древние греки и в который поверила я... Древние греки верили, что рок - злой, что он несет за собой проклятье, любовь, страсть, разрушение, горе, смерть. Греки верили в рок, а я поверила в грозу, висящую над этими маленькими людьми, живущими в городке Калинове.