В самом центре — еще мрачнее. «Хотя квартал Дворца правосудия невелик и хорошо охраняется, он служит прибежищем и местом встреч всех парижских злоумышленников. Есть нечто странное или, скорее, фатальное в том, что этот грозный трибунал, который приговаривает преступников к тюрьме, каторге и эшафоту, притягивает их к себе как магнит» (Эжен Сю. «Парижские тайны», 1842). А равнина Монсо, где ныне красивейший парк, в официальном донесении полиции называлась «самым темным местом парижских предместий».
Улица Ренн, от Монпарнаса к набережной Сены, бульвары Осман, Сен-Жермен, Распай, нынешний Сен-Мишель с открытой на набережную площадью, украшенной помпезным, раскритикованным современниками, но великолепным фонтаном; и прямой путь через него, через бульвар дю Пале на острове Сите и бульвар Севастополь с юга на север — от Пор-Руаяля до нынешнего Восточного вокзала, — все возникало лишь в «османовском» Париже, как и улица 4 Сентября, бульвар Мажента, парки Монсури, Бют-Шомон. Это время строящихся вокзалов, которые скоро начнут писать и Мане, и Кайботт, и Клод Моне. Едва оформленные дебаркадеры открывались прямо в город. И хотя не было не только нынешних вокзалов, но даже их названий, гудки паровозов, лязг буферов, запах дыма становились обыденностью Парижа, вокзалы превращались в новые центры городского оживленного напряжения, коммерческой деятельности[17]. Все это и создавало плазму, «вещество» нового Парижа, Парижа импрессионистов.
Блестяще выписанный монолог Аристида Саккара, одного из самых «инфернальных» и вместе с тем поразительно жизненных персонажей Золя, Саккара, смотрящего с вершины Монмартра на Париж, — своего рода эпиграф к наступающему времени: «Ах, посмотри, — проговорил Саккар, смеясь, как ребенок, — в Париже золотой дождь, с неба падают двадцатифранковики. <…> Не один квартал расплавится, и золото пристанет к пальцам тех, кто будет греть и размешивать его в чане. Ну и простофиля же этот Париж (grand innocent de Paris)! Смотри, какой он огромный и как тихо засыпает! Нет ничего глупее этих больших городов! Он и не подозревает, какая армия заступов примется за него в одно прекрасное утро. <…> Как только проведут первую сеть улиц, тут-то и начнется. Вторая сеть прорежет город по всем направлениям, соединит с первой предместья; все, что останется от старого, умрет, задохнется в пыли известки. <…> От бульвара Тампль до Тронной заставы[18] будет первый прорез (entaille); другой будет с этой стороны, от церкви Мадлен до равнины Монсо; третий — в этом направлении, четвертый — в том. Тут прорез, там прорез, всюду прорезы. Весь Париж искромсают сабельными ударами, вены его вскроют, он накормит сто тысяч землекопов и каменщиков, его пересекут великолепные стратегические пути с укреплениями в самом сердце старых кварталов» (Эмиль Золя. «Добыча», II)[19].
Из поэтического города дворцов, соборов и средневековых улиц Париж стал — во всяком случае, в центральных своих районах — городом респектабельным, приобрел облик, определяющий и сегодняшнее от него впечатление. Новую застройку площади Звезды и бульваров, которые, говоря словами Саккара, «искромсали» старый город, сформировали многоэтажные дома («вода и газ во всех этажах»[20] — формула нового комфорта родилась именно тогда) с большими, до полу, «французскими» окнами, с непременными решетками крошечных балконов, с высокими скругленными «лобастыми» крышами, мансардами, с лесом труб — о них с нежностью, как о примете уходящего века, писал Аполлинер (пунктуация авторская): «О старина XIX век мир полный высоких каминных труб столь прекрасных и столь безупречных (si belles et si pures)». Но в Париже — особенно в центре — стало легче двигаться, ездить, дышать, он стал истинно столичным, фешенебельным городом, понеся неизбежные потери в своей легендарной поэтичности и постепенно обретая новый урбанистический комфорт. При этом архитектура домов, рисунок их фасадов, несомненно, являют собой примеры если и не безупречного вкуса, то хорошего чувства стиля, настоящего парижского «шика» и отточенного профессионализма. К тому же дома стали снабжать сносной системой водопроводов и сточных труб, появились ванные и вполне современные гигиенические устройства. А парижская канализация стала настолько совершенной для своего времени, что между площадями Шатле и Мадлен по новым просторным подземным коллекторам — на специальных плотах — совершали экскурсии даже светские дамы!
17
Нынешний бульвар Сен-Мишель до османовской перестройки 1860-х годов считался левобережной частью бульвара Севастополь. Затем недолго носил имя Османа. На месте нынешнего Восточного вокзала была еще просто станция Страсбургской железной дороги, Сен-Лазара — Руанской и Гаврской, вокзала Аустерлиц — Орлеанской, Монпарнаса — Восточной. С 1830-х годов, когда в Париже стали появляться первые станции железной дороги, их названия менялись часто и хаотично, зачастую официально не закрепляясь. Было принято называть станции и по направлениям — Западный вокзал, Западный вокзал Левого берега, Восточный вокзал и т. д. Именно около будущего вокзала Сен-Лазар открылся в 1865 году первый универсальный магазин («Большой магазин», как стали говорить во Франции), названный «Printemps (Весна)», построенный на только еще прокладываемом бульваре Осман, практически на пустыре. Огромный магазин, где продавалось все на свете, — это было сенсацией, переворотом, а вскоре стали возникать и новые — «Галерея Лафайет» рядом с «Прентан», «Лувр» на Риволи, позже «Бон-Марше» на Левом берегу — гигантские торговые дома, прообразы знаменитого «Дамского счастья» из одноименного романа Золя — универмага, который фантазия писателя возвела на площади Гайон, рядом с авеню Оперы.
19
Взгляд на карту Парижа, изданную в начале 1860-х годов, вызывает ощущение причастности действительно грандиозным и впрямь способным напугать и встревожить переменам. В ту пору принято было помечать на карте не только существующую планировку, но и намечаемые новые проспекты. Непреклонно прямые красные и синие штрихи, и в самом деле, как выразился Саккар, подобные «сабельным ударам», рассекают густые старинные кварталы: улица Лафайет, кончавшаяся прежде рядом с нынешним Северным вокзалом, прорубается до самых Бульваров; широкая новая улица Тюрбиго вливается в улицу Фобур дю Тампль и соединяет «Чрево Парижа» с северо-восточными районами города; от площади, где строится Новая опера, прорезаны две широкие магистрали — к Пале-Руаялю (будущая авеню Оперы) и к бульвару Севастополь (улица 4 Сентября); от Внешних бульваров от Ля Вилетт к югу до Тронной площади — еще одна длинная магистраль (ныне бульвары Мажента и Вольтера).
20
«Вода и газ во всех этажах», — говорит архитектор Кампардон, один из персонажей романа Золя «Накипь», еще не зная, что эти слова со временем появятся в виде «типовых» объявлений на современных домах.