Всякий раз, когда кринтиец обнимал его, альт Грегор внутренне напрягался. А ну как прижмёт чуть-чуть сильнее чем следует? Сломанные рёбра будут самой малой малостью, которой можно отделаться в том случае.
— Ланс! — взревел Кухал, обхватывая менестреля и приподнимая его. — Какими судьбами? Благословен будет сегодняшний день! Теперь ежегодно я буду праздновать его и внукам заповедаю!
— Ты успел детьми обзавестись, раз о внуках заговорил? — Мягко, но настойчиво высвободился Ланс.
— Ещё чего! Не нашлось ещё той красотки, чтобы могла надеть на меня узду! А ничего! Старым стану, введу в род парочку бастардов из тех, кто покажет себя посмышлённее и позадиристей.
— А разве это сочетается? — удивился менестрель, увлекаемый другом к столу, словно утлая рыбацкая лодчонка необоримым пассатом над ширью южного моря.
— Вот потому до сих пор никого и не выбрал. Постой! А где твоя шпага? — Кринтиец прищурился. Хмель от двух-трёх кружек вина, опрокинутых ми с утра пораньше, выветрился мгновенно. Взгляд стал цепким и внимательным, как во время сражения. — Где перстень? Что это за дурацкая браккарская игрушка у тебя на боку? И вообще, Ланс! Ты какой-то не такой. Как будто юбка, крашенная черникой, после десятой стирки. Не узнаю тебя.
— Я сам себя не узнаю, Кухал, — вздохнул альт Грегор. — Боюсь, нам есть о чём поговорить. Только не знаю, выдержишь ли ты мою исповедь?
Могучий кринтиец покосился на сотрапезников и полдюжины суровых воинов выбрались из-за стола не проронив ни звука. Ланс и Кухал остались одни. Дорн-Куах подвинул к менестрелю глубокую миску с бараньими рёбрышками, обжаренными до хрустящей корочки. Плошку с кислым соусом, плошку с горьким соусом, плошку со сладким ягодным соусом. Всё так же молча налил две глиняных кружки.
— За тебя!
— За тебя!
Они выпили. Зажевали крепкое вино, макая рёбрышки в соус.
— Ну, что там у тебя? — спросил кринтиец негромко.
Волынка и скрипки громко вели весёлую плясовую мелодию. Можно было разговаривать, не опасаясь, что кто-то тебя подслушает. И Ланс начал исповедь. От самого начала. Рассказал об осеннем балу у герцога Лазаля и зелёных глазах Реналлы. О дуэли и бегстве, о душевных муках, которые он претерпел в Кевинале. О возвращении, о тюрьме и обвинении в убийстве Гворра, о казни и чудесном спасении, о нападении загадочных убийц и побеге. О путешествии на браккарском корабле и недомогании, впившемся корявыми пальцами в сердце менестреля. С Кухалом он мог себе позволить быть предельно откровенным. Несмотря на полную противоположность в большинстве пристрастий — они любили разную кухню, разную выпивку, им нравились разные типы женщин, не говоря уже об отношении к религии, оружию, родной державе — Ланс и Кухал понимали друг друга с полуслова. Иной раз альт Грегору казалось, что кринтиец улавливает его терзания и сомнения, осознаёт их и находит выход раньше, чем он сам. В музыке есть такое понятие — звучать в унисон. Так вот их души звучали в унисон. Раньше Лансу казалось, что он может то же самое сказать об их дружбе с Коэлом и Регнаром, но время показало, что он ошибался. Попытки им манипулировать, пусть и во благо, менестрель не прощал. Сам готов был сражаться и умереть за идеалы друга, даже не разделяя этих идеалов. В Кухале он ощущал тот же посыл.
— И вот я попал на Кринт…
— Не на Кринт, а в Кринт, — привычно поправил Дорн-Куах. Вялотекущие споры об употребелнии «на» или «в» продолжались между ними уже много лет. — Что дальше думаешь делать?
— А что делать? Поплыву на Браккару. Или «в Браккару»?
— Браккара — острова, значит, «на». А Кринт государство.
— Как скажешь.
— Что ты забыл на Браккаре? Соскучился по садку с миногами?
— Спаси и сохрани Вседержитель! Но я дал слово, что вернусь на корабль.
— Понимаю. А если я тебя свяжу? Посидишь у меня в доме, пока браккарцы не уплывут. Кто тебя обвинит?
— Да все! Через месяц все двенадцать держав будут бурлить историями о том, как Ланс альт Грегор нарушил слово. Ты думаешь, после этого кто-то будет считать меня человеком чести?
— Довод весомый, — хмыкнул Кухал. — Я не могу тебя заставлять. Особенно в таких щепетильных вопросах, как вопросы чести. Каждый выбирает для себя.