Сознание померкло и Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы, благородный аркайлский пран и великий менестрель, погрузился в бездонную черноту беспамятства.
Глава 2, ч. 1
Ланс очнулся внезапно.
Иногда так наступает пробуждение после глубокого опьянения. Только что тебя не было — тяжёлый сон, больше похожий на беспамятство, без сновидений, без ощущения окружающего мира и собственного тела — и вдруг — бац! — глаза открываются, возвращается сознание, а чувства начинают служить тебе. И радости в подобном пробуждении, следовало признать, мало. Телесное недомогание тут даже не полбеды, а четверть. Стыд, раскаяние, муки неведения — что же натворил вчера… Это в юные годы начинающий менестрель Ланс альт Грегор гордился подвигами, совершёнными «на пьяную лавочку». С годами пришло понимание бессмысленности шумных гулянок и попоек. С тех пор он всё реже и реже позволял себе напиться до такого состояния, что забывал вчерашний день. И только два года назад, вынужденный бежать из Аркайла, позволил себе «сорваться с цепи». Товарищам по Роте Стальных Котов он доставил немало неприятных минут, бросаясь на них с обнажённым клинком или пытаясь пешком и даже босиком бежать из Кевинала. Потом, получив жёсткий выговор от капитана Жерона альт Деррена, менестрель угомонился, пока минувшей зимой не встретился с Реналлой в «доме с башенками». Эта последняя пьянка, которую он потом и вспомнить толком не мог, привела его прямиком в застенки тайного сыска и на эшафот, от которого спасло только чудо.
Нынешнее пробуждение отличалось…
Ланс мгновенно вспомнил всё. Приключение с Дар-Виллой, записку, суровые лица голлоанцев и насмешливый взгляд Махтуна алла Авгыз. Безжизненно оседающего Снарра.
Проклятые островитяне!
Менестрель попытался вскочить, но больно ударился головой и плечом о что-то твёрдое, невидимое в темноте.
Ещё доля мгновения потребовалась, чтобы осознать — он лежит, свернувшись «калачиком» на правом боку, под голову заботливо подсунута какая-то тряпка, сложенная в несколько раз, но спина упирается в доски… Значит, он в ловушке! Скорее всего, в ящике или сундуке, а как иначе айа-багаанцы вынесли бы его из дворца в Бракке под самым носом бдительной стражи.
Попытавшись резко распрямить ноги, он оттолкнулся от прочных досок и снова ударился головой. Так и есть, сундук. Осторожно пошарив рукой в полной темноте, Ланс только окончательно убедился в правильности своего первоначально предположения. Крепкие дощатые стенки, обитые изнутри тканью мягко ворсистой тканью, возможно, бархатом. Если бы по размеру ящик был бы близок к гробу, то менестреля положили бы в него с вытянутыми ногами.
От промелькнувшего в голове слова «гроб» Ланс похолодел. В детстве — да и уже в подростковом возрасте — его часто преследовал кошмар, будто бы он оказывается в гробу, похороненным заживо. По случайности ли — лекарь принял за мертвеца — или по злому умыслу. Ощущение удушья, беспомощности, близкой смерти порой достигало невероятной мощи. Молодой альт Грегор просыпался взмокший, с бешено колотящимся сердцем, с выпученными глазами, а нередко и с криком на губах. По большей части кошмары приходили во время болезни, особенно при простуде, которую сопровождала горячка. Ланс очень страдал от них, даже ощущал себя на грани безумия одно время. С возрастом они исчезли, но воспоминания оставили самые неприятные. С тех пор менестрель побаивался оказаться в тесном закрытом помещении. Нет, в темнице он чувствовал себя вполне сносно, но там можно было не только ходить, а и бегать при желании, а вот уже в карете, к примеру, ощущал определённые неудобства, которые стойко терпел, убеждая себя, что в любое мгновение может распахнуть дверь и выскочить.
Однажды, будучи на войне (не у Стальных Котов, а в совершенно другой роте, трагерской, сражающейся против Унсалы в бессмысленной войне, которую позже историки назвали «ленивой»), Ланс решил помочь вастадорам[1], получившим задание подвести несколько мин под крепостную стену. Обычно это делалось довольно просто — поочерёдно сменяя друг друга, солдаты рыли длину. И узкую нору, заканчивающуюся под фортификационным сооружением противника, вкатывали туда пару бочонков с порохом, готовили фитиль подлиннее. Потом тянули соломинки. Тот, кому доставалась короткая, лез в дыру, молясь своему святому, с огнивом и кремнем, поджигал фитиль и быстро-быстро выбирался на поверхность. Если везло, конечно. Невезучие остались под землёй, ибо пережить взрыв в узком лазе, работающем наподобие жерла пушки, не удавалось ещё никому. Человек — не каменное ядро.
Забравшись в минный ход, Ланс вдруг понял, что не может оставаться там ни мгновения. Земля, окружавшая его со всех сторон, вновь напомнила могилу, только в этот раз без гроба. Жёлтая глина, пересохшая, опадающая с потолка мелкими комочками и набивающаяся за шиворот. Корни травы и кустарника, словно тонкие и мохнатые пальцы, щекотали спину. Нещадно коптила плошка с китовым жиром, который в трагерской армии часто использовали вместо свечей из-за дешевизны. Дым ел глаза, а от смрада выворачивало наизнанку всё нутро. Ползти приходилось почти на животе, извиваясь, как червь. Животный ужас охватил его, заставляя искать спасения и не оставляя времени на размышления и осознание неблаговидности поступка. Оказавшись под солнцем, в небольшой лощинке, заросшей ивняком, откуда вастадоры, пользуясь складками местности, начинали скрытно подбираться к вражеской крепости, менестрель молился Вседержителю так искренне и так истово, как не молился никогда в жизни. Благодарил его за голубое и высокое небо над головой, прохладный свежий воздух, напоённый ароматами осени, за возможность ходить в полный рост и не бояться земной толщи, давящей на душу и на разум.