Поэтому державы северного и южного материка отказались от попыток поработить голлоанцев силой оружия и начали строить торговые фактории, выкупая для этого землю у местных общин. Ланс предполагал, что рано или поздно золото с серебром добьются победы там, где отступили порох и сталь. Но времени потребуется значительно больше. Если, конечно, ушлые браккарские купцы не опередят всех лет на пятьдесят.
— Ничего личного, пран Ланс! — патетически всплеснув ладонями, воскликнул Махтун, но глаза его оставались серьёзными и цепкими, что не укрылось от менестреля.
— Само собой, ничего личного, — проворчал он. — Только заработок. Сколько княгиня назначила за мою голову?
— Да разве это так важно?!
— Не важно, — кивнул менестрель. — Просто любопытно. Кстати, если вы собираетесь и дальше держать меня в этом гробу, то вынужден вас разочаровать — обещанного золота вы не получите. Очень хорошо знаю её светлость. Если уж она назначила цену за меня живого, то за труп вы и медяка из неё не вытрясете.
— Что за грубое выражение? Вытрясете! Получу законное вознаграждение. И благодарность от княгини. Что до ваших опасений…
— Это не просто опасения.
— Вы меня обижаете, пран Ланс.
— А что остаётся в моём положении?
— Во имя Вседержителя! В каком положении?
— В положении пленника, который вдруг приходит в себя в тесном ящике, едва не теряет разум от потрясения, а теперь выслушивает заверения в искренней приязни.
— Вы совершенно напрасно иронизируете, пран Ланс. Я очень хорошо к вам отношусь.
— Именно поэтому усыпили меня какой-то дрянью?
— Вы сами виноваты. Нужно было просто пойти с нами, а не начинать кричать на весь дворец, хватаясь за оружие.
— Не надо было убивать моего слугу!
— Браккарца? С каких пор вы начали жалеть браккарцев?
— Мальчишку, прежде всего. Вы могли его тоже забрать на фелуку?
— Зачем? Какая мне от него выгода?
— А от убийства какая выгода?
— Самая прямая. Его найдут… Вернее, уже нашли в ту же ночь, когда вы исчезли из дворца. С вашим кинжалом между ребер.
— Замечательно! Теперь я ещё и детоубийца!
Пран Махтун развёл руками, кротко улыбнувшись. Мол, выхода другого не было.
— Кстати, должен заметить, что кинжалы это не мои, а праны Дар-Виллы тер Неризы.
— Какое это имеет значение теперь?
— Верно, никакого. Тем более для таких нечистоплотных интриганов, как на Айа-Багаане.
— Понимаю вашу обиду, — вздохнул капитан. — И возмущение тоже. Хочу попросить прощения, за те неприятные мгновения, что вы пережили в сундуке.
— Неприятные?! Это очень мягко сказано…
— В любом случае, нам пришлось бы просить вас спрятаться в нём, чтобы беспрепятственно покинуть Браккару. Даже если бы вы согласились последовать за нами добровольно. К сожалению, яд, которым вас усыпили, престал действовать раньше, чем мы рассчитывали, иначе вы пришли бы в себя в уютной каюте, на койке…
— В уютной каюте, запертой на засов, вы хотите сказать?
— Ну, почему же…
— А если честно? Какой смысли юлить и притворяться?
— Если честно, то да. Ведь я же не могу предугадать, как вы поведёте себя? Вдруг, захотите за борт выпрыгнуть?
— Я? За борт? Плохо вы меня знаете…
— Увы, да… Вынужден согласиться. Я не слишком хорошо вас знаю. Но, надеюсь, что частые беседы за время нашего путешествия мы восполним этот досадный пробел.
— Не уверен, что мне это доставит удовольствие. Вот, скажем, прямо сейчас меня уже мутит от общения с вами.
— Это из-за яда. — И бровью не повёл айа-багаанский капитан. — Вам случалось мучиться похмельем? Не спешите отвечать, я и так знаю, что случалось. Вот яд молодых гадюк менее вреден, чем вино это я вам заявляю, как человек, посвятивший немало времени изучению его действия. Но, тем не менее, и от него похмелье бывает. Голова болит?