Трагерцы терпеливо дожидались, когда же все пиратские корабли пойдут на дно. Пушки, конечно же, жалко. Но можно попытаться позже вытащить их. Хороший ныряльщик может достать дна на глубине десяток саженей. Это не легко, но возможно. Тогда поднять пушку с помощью брашпиля. Шестифунтовую[3] пушку точно вытащат. Вот с двенадцатифунтовой или тяжелее придётся помучаться. Разве что двумя галерами браться поднимать. Но их использовать можно лишь как береговую артиллерию — для усиления фортов обороны. Гребные суда тяжёлые орудия не несут. Через какое-то время на поверхности остались лишь обломки рангоута, бочонки, корзины, расщеплённые доски обшивки. Кое-где среди этого мусора мелькали головы наиболее упрямых браккарцев, не желавших тонуть с остальными.
— Вы славно потрудились! — воскликнул Жильон альт Рамирез, обращаясь к команде.
— Слава! — грянули в ответ матросы и офицеры. — Слава адмиралу!
— Всех пиратов добить. Лейтенант Гуалто!
— Слушаю, мой адмирал!
— Передайте распоряжение всем капитанам — спустить по две шлюпки с каждой галеры. Ни одного живого браккарца в наших водах.
— Будет исполнено, — поклонился лейтенант.
Шлюпки вернулись в калвосские шхеры только под утро. Уставший, но довольный пран Гуалто альт Кирано доложил адмиралу, что приказ исполнен в точности.
Над Трагерой занимался новый день.
[1] Комит — младший офицерский чин в галерном флоте. Человек, командующий гребцами.
[2] Погонные пушки — судовые орудия, установленные параллельно продольной оси корабля, в отличие от основных, которые располагались перпендикулярно оси.
[3] Шестифунтовыми пушки называются по массе ядра. Само орудие весило приблизительно в сто раз больше.
Глава 1, ч. 1
Все пять дней, предшествовавшие возвращению его величества, Ланс не знал куда деваться от забот Дар-Виллы и лекаря Тер-Реуса. С утра до вечера его пичкали горькими настоями, отварами коры и толчёными травами. Бровастый мучитель ежедневно менял повязки, проверял швы, смазывал их какой-то отвратительно смердящей гадостью, похожей больше на дёготь, чем на лекарственное средство. Проверял, чтобы, не приведи Вседержитель, раны не воспалились и не загнили. Его всякий раз сопровождала Дар-Вилла, превращая жизнь Ланса в мучение своими бесконечными нравоучениями и упрёками. Первые два дня он молчал, полагая, что и без того обязан шпионке за кинжал, которым убил Ак-Нарта, а потом начал огрызаться. Ну, почему его можно постоянно тыкать какими-то промахами — хоть мелкими, хоть крупными? Его промахи — это только его промахи. Он никого никогда не просил спасать себя, вытаскивать из стычек или из тюрем. Один раз попросил кинжал, чтобы было что держать в левой руке во время дуэли и по счастливой случайности убил противника именно им, поскольку клинок шпаги оказался из дрянной непрочной стали. И это даёт шпионке право пилить его? \
К сожалению, ничего к чему хорошему его попытки сопротивления не привели. Впрочем, так обычно и бывает, когда мужчина пытается спорить с женщиной. На одно его слово находится в ответ три, на ровном месте возникают обвинения, о которых раньше и речи не шло, в конце концов начинаешь чувствовать себя виноватым во всех грехах, установленным Священным Писанием и ещё в паре-тройке, которые Вседержитель по недосмотру пропустил. К концу третьего дня альт Грегор узнал, что он не только неосмотрителен и неблагодарен, но ещё и мелочен, склонен сваливать собственные ошибки на других и неспособен к подлинно мужскому поступку. После этого менестрель оставил попытки сопротивления, терпеливо принимая как снадобья, которые подсовывал ему Тер-Реус, так и бесконечные словоизлияния Дар-Вилла. Должно быть святые и великомученики с таким же смирением принимали оскорбления от язычников и гонения от сильных мира сего.
Снарр тоже принял посильное участие в издевательствах над менестрелем, служа ему с таким рвением, что иной раз становилось непонятно — обычный ли человек Ланс альт Грегор, только слегка раненый на дуэли, или немощный калека, неспособный поднести ложку с кашей-размазнёй ко рту? Он не давал ему и шагу ступить, даже к ночному горшку пытался водить под локоток, пока Ланс не зарычал на него, как разбуженный посреди зимы медведь. Мальчишка поумерил пыл, но продолжал обхаживать раненого. Просто теперь старался делать это не в открытую, а исподтишка.
Неизвестно, что возымело большее воздействие — целебные травы или вскипавшая в глубине сердца, но подавляемая злость, но если в первый день после дуэли альт Грегор с трудом вставал, ощущая головокружение от кровопотери, то к вечеру пятого дня, когда Тер-Реус, в очередной раз осмотрев и намазав вонючей гадостью раны, решился снять швы, уже попробовал размяться, повторяя фехтовальные приёмы без оружия. Шпагу, взамен сломанной, ему никто не предложил.