Продолжая прикрываться простыней, Долли встала на колени и поползла вперед. Результат превзошел все ее ожидания. По животу разлилось пламя, спустилось вниз, охватило кончики пальцев, а потом вернулось и начало лизать нежную кожу между ее ляжками.
Обнаружив первое зернышко попкорна в локтевом сгибе Алекса, она всосала его, стараясь не прикасаться к коже ни губами, ни языком, ни зубами. Второе зернышко, лежавшее в середине его груди, Долли подобрала губами. Третье увлажнила кончиком языка и подобрала с подушки, лежавшей под его головой.
Когда Долли отпустила простыню, позволив ей сползти и обнажить верхнюю часть тела, Алекс заерзал. Когда она провела сосками по завиткам темных волос на его груди, он глухо зарычал.
Когда она заставила его лечь плашмя, наклонилась и притронулась языком к плоскому мужскому соску, разыскивая очередной кусочек попкорна, он отпрянул и слегка шлепнул ее по попке.
Язык Долли застыл на месте. Она поборола сладострастное желание укусить его, присела на корточки и с наслаждением ощутила прикосновение тугого мужского члена к ее плоскому животу.
— Перестань сейчас же! Я терпеть не могу, когда меня шлепают.
— Очень жаль, — сказал он. Когда Алекс продолжил, Долли лишилась дара речи. — А ты могла бы надеть кружевной передник? Как сексуальная французская горничная?
— Я не смогла бы надеть кружевной передник даже в том случае, если бы ты попросил.
Алекс хмыкнул, но оставил ее стыдливую реплику без ответа.
— Значит, о кожаных плетках и сапогах со шпорами можно не спрашивать.
Она покачала головой.
— Мой предел — это позиция «женщина наверху».
— Гм… Ну что ж, посмотрим. Детские считалочки и шуточные стишки. Бросание едой и игра в «Мусорщика»… — Алекс задумчиво поджал губы, задумчиво поднял бровь и вдруг брякнул, по мнению Долли, ни с того ни с сего: — Долли Грэхем, ты обманщица! Кроме того, я думаю, что ты чего-то боишься.
Ее возбуждение исчезло так же неожиданно, как и появилось.
— Обманщица? Что ты хочешь этим сказать? И чего мне бояться?
Алекс поднял колени, зажав Долли между бедрами.
— Ты придумываешь игры для взрослых, но сама можешь играть только в детские игры. Не скажешь почему?
Его глаза пронизывали Долли. Ясные глаза, не замутненные очками, бросали ей вызов, требуя доказать, что он ошибается. Доказать, что вечный ребенок Питер Пэн не разрушительная фантазия и что жизнь в несуществующей стране не средство самозащиты, придуманное ею для бегства от реального мира.
О’кей. Может быть, он прав и в том и в другом. Ну и что? У нее имеются на то свои причины. Но она не обязана и не собирается рассказывать об этих причинах человеку, который ничего не обещает и не предлагает взамен. Человеку, который и не заикается о том, что хочет продолжить их отношения после окончания Игры. Который имеет наглость обзывать ее ребенком, хотя еще несколько минут назад называл женщиной.
— Нет, не скажу. Честно говоря, я вообще ничего не хочу тебе говорить. Никогда. — Нет, какова свинья! Думает, что он ее вычислил! А она едва не сказала ему это дурацкое слово, начинающееся с заглавной буквы «Л»… Долли чувствовала себя так, словно она пыталась проглотить огромную таблетку и та застряла у нее в горле.
Долли схватила свисавший край простыни, снова завернулась в нее как в тогу и соскочила с кровати. Нагнулась за лифчиком и трусиками… и почувствовала рывок. За которым последовал новый, еще сильнее. Раздался треск ткани. Она выпрямилась и стала медленно оборачиваться. Простыня рвалась дальше.
Она сделала паузу. Потом повернулась. Хрясь!
Пауза. Поворот. Хрясь!
Она подождала… подождала… и вдруг сделала стремительный поворот.
— Ты делаешь это нарочно?
Алекс сидел на кровати, свесив на пол одну босую ногу, упершись коленом другой в матрас, и держал в руках два куска простыни. Он встретил ее взгляд.
— Ты делаешь это нарочно!
Раздавшийся вслед за этим треск был красноречивее всяких слов. Через несколько мгновений нижняя часть простыни, верхнюю часть которой она все еще прижимала к груди, превратилась в несколько полос ткани и упала на пол. Долли опустила глаза и тут же подняла их.
— Надеюсь, ты за это заплатишь?
Алекс по-прежнему не отвечал. Ни словом, ни звуком. Он встал, во всей своей красе подошел к Долли, решительно подхватил ее на руки и положил на кровать.
Она сопротивлялась, продолжая цепляться за кусок простыни, прикрывающий верхнюю часть ее тела. Полосы ткани частично обвивали ее ноги, делая Долли похожей на наполовину распеленатую мумию.