Этот поцелуй не хотелось разрывать, он разливал истому внизу живота и наполнял каждый сосуд и капилляр непреодолимым желанием, а стоило Эдриану чуть прикусить её губу и слегка оттянуть, как эффект стал просто крышесносным, он раздавил и подчинил желание быть робкой и смущённой, оставив лишь страсть от которой тлело всё тело.
― Думаю, нам стоит перейти в комнату… ― выдавливает из себя Андреа полушёпотом, оторвавшись от парня лишь на мгновение, затем снова прильнув к припухшим губам, продолжая властно сминать их. Руки её могли бы уже давно гулять по его телу, если бы не надоедливый костюм, который так тщательно скрывал всё, что неподвластно её взору сейчас. Ньюман сделал несколько уверенных шагов, подталкивая скулящую от желания девушку к двери, что до сих пор ни разу не открывалась с момента прихода Андреа. Видимо, никто не проявлял желания выходить на балкон, а кто-то видел через стекло происходящее.
― Ты уверена?
― Да.
***
Дверь громко захлопывается, и слышится щелчок замка, когда в комнату вваливаются целующиеся парень и девушка, что так горят желанием оказаться поскорее во власти друг друга и подчиниться собственным разыгравшимся чувствам. Они лишь подливали масла в этот огонь, поджигали искрящийся внутри фитиль и делали любое прикосновение до боли приятным и востребованным, вновь и вновь. Казалось, воздух был заряжен этими импульсами тока, которые огибали тела молодых людей и лишь подначивали к более активным действиям, горячим и необходимым им обоим.
― Я соскучился, Андреа, ― оторвавшись от её губ, шепчет Эдриан, голос которого стал в разы ниже, горло будто сдавливает наполнившее его чувство влечения, а всё тело требует разрядки и этой близости с ней. Девушка и сама уже готова поддаться его рукам и ласкам, снять мешающую одежду и слиться воедино, но так хочется насладиться этим моментом, что спешку она считает лишней, как бы ей не хотелось ощутить его внутри себя.
Ньюман нагло прижимает к стене хрупкое тело любимой девушки, смыкая руки на её талии и исследуя эти манящие аппетитные изгибы, кои ему так нравятся. Руки скользят к округлым бёдрам и плавно сползают к ягодицам, на которых ладони сжимаются сильнее, нежели на талии. Пальцы впиваются в скрытую под одеждой кожу едва ли не до покраснений, они расслабляются, лишь когда Андреа выпускает гортанный стон, закатывая потемневшие от желания очи. Её стоны приятнее всех остальных звуков, запах её кожи лучше всяких парфюмов, а прикосновения необходимы, ровно как и кислород.
Он даже не думает приближаться к её губам снова, желая раззадорить девушку, дразнить до тех пор, пока она сама не попросит его взять её прямо здесь и сейчас, жалобно скуля.
Подрагивающие от жгучей нетерпеливости руки скользят по дурацкому чёрному костюму, который так ей мешает прямо сейчас. Хоть её мозг всё ещё и находится под действием крепких алкогольных напитков, но она понимает, что делает. Точно знает, чего хочет. Пуговицы будто нарочно не поддаются, подшучивая над ней и её невыносимым желанием. Несколько пуговиц всё же расстегиваются из-за такого напора, оголяя небольшой участок кожи, на который падает свет из незашторенного окна с левой стороны. Блеск лунного луча перекатывается по его лицу и телу так игриво, что Андреа засматривается, продолжая расстегивать рубашку, будто загипнотизированная. Пиджак слетел ещё по пути в комнату, где-то в коридоре, но сейчас это волновало их меньше всего. Когда торс всё же удаётся оголить, то девушка невольно ахает, протягивая руку к рельефу его мышц, оглаживая их и чувствуя, как они перекатываются из-за незначительных телодвижений.
Рубашка с шелестом падает на пол, полностью передавая тело молодого человека во власть мрака, что повис в комнате густым туманом, сквозь который пробивается лишь немного блеска одинокой луны. И во власть лукавого взора Кэмбпелл, которая предвкушала и представляла каждый его поцелуй, на кой он не решался, во всех красках фантазирует о том, как его руки будут ласкать её тело, какие слова он будет ей шептать на ушко, оказавшись внутри. Это заводит, заставляет качнуть бёдрами в надежде ослабить пульсирующее желание, которое не утихнет до тех пор, пока Эдриан не войдёт в неё.
Терпение девушки на исходе, что вынуждает её оставить долгий поцелуй на сильной шее брюнета, руки которого блуждают по её телу так нагло и бесцеремонно, они останавливаются на ремне кожаной юбки и с уверенностью расправляются с пряжкой, что подогревает интерес характерным звоном. Одна рука легко скользит назад и находит бегунок «молнии», который поддаётся натиску и спускается вниз, от чего юбка падает прямо под ноги ошалевшей брюнетке. Она умело проводит языком по его шее, спускается к ключице и оставляет небольшой укус, который расплывается бордовым пятном на его коже подобно акварели. Несдержанный рык Эдриана вырывает из груди Андреа тихий стон, от которого ему становится всё более тесно в чёрных узких брюках. Хочется поскорее избавиться от всего лишнего, но болезненная нотка осознания того, что это может и не повториться, заставляла растягивать каждый момент, запомнить его как нечто особенное.
Кофта-сеточка устремляется вверх по поднятым рукам барышни, которая предстала перед голодным изучающим взором в одном лишь чёрном кружевном белье, что так изящно обрамляет сочные изломы и эффектно прилегает к её телу. Ею хотелось наслаждаться, она была творением искусства и эталоном эстетического наслаждения.
И это мало кто понимал.
― Красивое бельё.
― Знала, что тебе понравится, ― с нескрываемым наслаждением от процесса, парень находит застёжку кружевного бюстгальтера и ловко щёлкает пальцами, оголяя женскую грудь, открывая её только для своего хищного взгляда. Воздуха сейчас катастрофически мало, приходится приоткрыть рот и жадно улавливать свежие его клубы, что пытаются привести поднявшуюся в комнате температуру в порядок, но всё тщетно. Пока девушка покрывает поцелуями тонкую кожу мужской шеи, руки его оказываются на груди. Потирает соски между пальцами, и Андреа вскрикивает от резкого прилива полыхающего возбуждения, от которого хотелось взорваться. Он знает, как ей это нравится, и умело этим пользуется. Эдриан несильно сжимает её набухшую грудь, посылая по телам импульсы необратимого удовольствия, которое вот-вот заполнит их тела, утащит в свои владения и вряд ли отпустит.