— Иван Иванович! К тебе! — стараясь перекричать гул трактора, парторг наклонялся к самому уху Самошкина. — Из редакции! По жалобе!
— А? Не понял. Погоди.
Заскочил в кабину, заглушил мотор. Сразу стало слышно, как задувает буран. Но он уже слабел.
— Жалобу твою, говорю, приехали проверять, из редакции.
— Написала-таки! От зараза, вредная баба! Ну что ты будешь делать! — Иван Иванович шлепнул себя по бедрам и топнул большим подшитым валенком. — От же бабье семя! И фамилию мою поставила, и кавалера ордена приписала, так?
— Совершенно верно, — улыбаясь, отвечал Андрей. Очень уж забавен был Иван Иванович Самошкин в своем возмущении. — А вы что, отказываетесь от письма?
— Да тут дело-то вот какое. — Иван Иванович сдвинул на затылок шапку, такую же черную от мазута, как и телогрейка. — Написано верно. Я ить машину-то не просил, за уборку мне дали, как поощрение. Но только стыдно уж — вот так, через жалобу, вырывать.
— А в райпо обращались?
— Ездил. В райцентре был, с рейсом, так прямо в мазутном и заходил к этому главному… как он?.. Козырин? Ничего не скажу, мужик обходительный: «Проходите, садитесь, я вас слушаю. А вот машин, извините, пока нету. Ждите». С тем и домой вернулся. Это по весне еще было, а машину-то мне за прошлую уборку дали. Баба потом еще раз ездила, с тем же вернулась.
— А жена ваша где сейчас — дома?
— У-у, парень, лучше не ходи. До вечера будешь слушать. Я вроде все сказал, я ее не переслушать.
Всем баба взяла, но язык — не приведи господи! А вообще, если уж напрямую, лучше бы ее и не давали, эту машину. Бегаешь как за милостыней за какой. Тьфу! Я больше не нужен!? Тороплюсь, мне еще разъезд надо прорыть.
Иван Иванович легко поднялся в кабину. Взревел мотор, и нож бульдозера врезаясь в глубокий, влажный, еще не улежавшийся снег.
В контору Андрей с парторгом возвращались молча. И только уже потом, в кабинете, парторг с молодой горячностью взорвался:
— Знаешь, мне вот таким мужикам, как Самошкин, стыдно другой раз в глаза глядеть. Стыдно! А я их еще за что-то агитирую! Ладно, тебе цифры надо. Садись записывай.
К вечеру буран стал замирать. Слабели его порывы, затихали громкие взвизги. Быстро опустились сумерки. К поселку Веселому, который стоял в двух километрах от Крутоярова, подъезжали уже в темноте. Фары, вильнув длинными лучами на повороте, выхватили невысокую фигуру. Нефедыч, обычно не жаловавший пассажиров, затормозил:
— Гонит же куда-то бедолагу в таку непогодь.
Бедолагой оказалась невысокая, худенькая девушка. Она нерешительно приблизилась. Нефедыч включил в кабине свет, строго прикрикнул:
— Лезь быстрей! Особого приглашенья ждешь?
Андрей открыл дверцу. Девушка смущенно и благодарно посмотрела на него и кивнула. Нефедыч щелкнул, выключая лампочку в кабине, и тронул машину. Но Андрей успел разглядеть глаза девушки. Они показались ему знакомыми, словно он уже где-то видел их.
В центре Крутоярова девушка попросила остановиться, поблагодарила, вышла. Невысокая худенькая фигурка скрылась за крайними домами, и Андрей неожиданно вздрогнул… Он слабо запомнил лицо матери, а вот глаза помнил, вспомнил и сейчас…
Он только что проснулся, когда она подошла к нему, поцеловала и сказала, что скоро вернется. Стукнули двери. Андрей выскочил из-под одеяла и подбежал к мерзлому окошку, протаял дыханием ледок и в маленькую дырочку увидел, как мать, часто оглядываясь, идет с отцом по переулку. И так четко видится, вспоминается ему сейчас, уже взрослому, мать: белый, ослепительно белый переулок под морозным солнцем и посредине его — мать в черном пальто. Из больницы она не вернулась…
И вот встреча с этой девушкой, ее глаза… глаза незнакомого человека и глаза матери до удивления схожи. И тот же теплый взгляд…
Тетя Паша, как всегда, ждала Андрея, не ложилась. По телевизору показывали иностранный детектив, и в избе слышалась неумолкающая пальба. Тетя Паша от выстрелов пугливо вздрагивала, озиралась, но телевизор не выключала. Заметив усмешку Андрея, пояснила:
— Скучно мне, Андрюшенька, одной-то. Всякие мысли в голову лезут.
— Придется жениться и подарить тебе ляльку, — пошутил Андрей.
— Вот бы ладно было…
Они досмотрели с тетей Пашей детектив, и Андрей пошел спать. Но уснуть не мог, снова и снова вспоминал все случившееся за день и, уже засыпая, уже в полусне, увидел как наяву теплые материнские глаза.
Красное кирпичное здание райповской конторы стояло в самом центре Крутоярова. Высокое крыльцо, тяжелая, внушительная дверь, обитая железом. Она была на толстых, тугих пружинах и, если ее забывали придерживать, оглушительно, как взрыв, хлопала. В узком коридорчике, на старых, ободранных стульях сидели и курили грузчики, кого-то ждали. Из дверей кабинетов доносились стуканье машинок, щелканье арифмометров и невнятный, слитный гул голосов.