Мальчишка-дракон завопил ему что-то вслед, но Эмбервинг не стал слушать. Ему прежде нужно было выяснить, отчего сгинул дед-дракон. Он выбрался из логова, отряхнулся, превратился в дракона и облетел горы, зорко поглядывая по сторонам. По ту сторону гор тоже были деревни, но названия королевства Эмбервинг не знал, да и не собирался выяснять. Он сделал круг над горами и спустился на другой конец ущелья, где прежде приметил белеющие останки чего-то колоссального — должно быть, дракона.
Так и оказалось, кости принадлежали громадному дракону, пожалуй, раза в два больше самого Эмбервинга. По осыпавшейся чешуе, которая ещё блестела тут и там, Дракон понял, что дед-дракон каменным драконом не был. Чешуя была лазоревого цвета, похожая на внутреннюю сторону морских ракушек, отливала перламутром. Это были останки морского дракона, но с какой стати морскому дракону жить в горах, да ещё и заботиться о каменном драконыше? Насколько Эмбервинг знал, два разных вида вместе не уживались никогда. Стоило предположить, что дед-дракон нашёл драконыша где-то в горах, пожалел и решил его выходить, оттого и остался жить в этих самых горах, далеко от своего собственного логова (Эмбервинг все горы облетел, другого логова не обнаружилось, значит, морской дракон прилетел издалека). И не долетел однажды: упал в этом ущелье вместе с добычей (коровьи кости лежали чуть поодаль) и умер, вероятно, от старости. А может, потому что долго жил вне естественной среды обитания: морские драконы должны у моря жить, так уж заведено.
— Как глупо, — усмехнулся Эмбервинг, но подумал тут же, что бросить детёныша умирать — это последнее дело.
Он взял несколько чешуек морского дракона, превратился и полетел обратно к логову Хёггеля, уже решив, что заберёт мальчишку с собой в Серую Башню. Уж вместе с менестрелем они как-нибудь придумают, что с этим драконышем делать. Ещё один последний дракон ведь.
Хёггель всё ещё куксился в углу, тщетно пытаясь сгрызть овечью кость. Эмбервинг досадливо прищёлкнул языком, нашёл какой-то мешок, положил в него горшок с монетами, Драконью книгу — больше ничего ценного не нашлось, — а после запихнул в мешок и мальчишку. Тот завопил как резанный, но Эмбер, не обращая на его вопли внимания, завязал мешок, вытащил из норы и потащил драконыша в Серую Башню.
Крестьяне, работавшие на полях, задирали головы и с изумлением смотрели вслед летящему Эмбервингу, должно быть, удивляясь, отчего это их господин вопит писклявым голосом.
Менестрель весь извёлся, ожидая возвращения Дракона. Мысли в голову нехорошие бродили. Драконью книгу он читал, так что знал о драконьих поединках за территорию. Кто знает, насколько силён этот неизвестный дракон! К тому же рога у Эмбервинга ещё не отросли. Конечно, он говорил, что драконья сила не в рогах, но что, если слукавил, не желая тревожить попусту юношу?
Но вот на горизонте показался силуэт возвращающегося Эмбервинга, и Голденхарт воспрянул духом. Кажется, ничего с ним не случилось. Правда, летел он тяжеловато и, кажется, что-то тащил. Юноша сощурился на закатное солнце, заслонил глаза рукой, но разглядеть удалось только, что мешок извивался и издавал какие-то странные звуки.
— А вот и я, — вполне весело сказал Эмбер, спустившись на луг перед башней.
Пастухи, ждавшие его возвращения, обступили его. Голденхарт подбежал, тронул Дракона за плечо, тот улыбнулся, на секунду коснулся его руки своей. Менестрель выдохнул, вот теперь его сердце окончательно успокоилось.
— А вот и ваш мародёр, — объявил Дракон, вытряхнув из мешка мальчишку-дракона.
— Совсем же ребёнок, — поразился юноша, глядя на этого чумазого «мародёра», который затравленно озирался и размазывал сопли по лицу кулаками, требуя чтобы его «расколдовали». — О чём это он, Эмбер?
— После, после… — со смехом сказал Дракон и поднял мальчишку с земли за шиворот. — Ну вот, овец он больше воровать не будет, за это я ручаюсь, так что можете возвращаться домой. Пришлю вам стадо других вместо сгубленных.
Пастухи откланялись и отправились восвояси.
— А теперь надо решить, что с ним делать, — сказал Дракон, обращаясь к менестрелю. — Если его отпустить, то он опять начнёт пакостить, поскольку по-другому просто не умеет. А если оставить в Серой Башне, то хлопот не оберёшься. Что думаешь, Голденхарт?
— Для начала вымыть бы его не мешало, — предложил менестрель, дёргая носом, — и одеть во что-нибудь приличное. Имя у него есть?
— Хёггель, — сказал Эмбервинг и потащил драконыша в ванную.
Хёггель вопил как резанный, кусался и царапался, но Дракон всё же его отмыл как следует. Менестрель стоял, зажав уши, с полотенцами наготове.
— Какой же он писклявый, — не без удивления сказал юноша.
Вытирал драконыша Эмбер тоже сам: не хотел, чтобы тот Голденхарта поцарапал. На самом Драконе царапины тут же заживали, невелико ранение. После пришлось повозиться, чтобы надеть на мальчишку найденную в кладовой одежду. Выглядеть он стал приличнее; выяснилось, что он русоволос и бледнокож. А ещё худ до невозможного.
— Есть он тоже толком не умеет, — сообщил между тем Дракон менестрелю.
Голденхарт покачал головой и попытался научить мальчишку-дракона жевать хлеб, но тот предложенный ломоть отшвырнул и завопил:
— Дайте мне мяса! Я не буду есть эти непонятные штуки!
— И хлеба ни разу не пробовал? — поразился или даже ужаснулся менестрель.
Эмбервинг нахмурился, поднял упавший ломоть, отряхнул и всей пятерней запихнул хлеб мальчишке в рот и ладонью прижал, чтобы снова выплюнуть не смог.
— Жуй, — приказал он, — двигай челюстью. Вверх-вниз. Так люди едят.
Хёггель мычал, брыкался, но Дракон держал крепко.
— Задохнётся, — испуганно воскликнул менестрель.
— Ничего, не задохнётся…
С трудом, но удалось заставить мальчишку проглотить размолотый челюстями мякиш. Эмбервинг выдохнул и устало потёр плечо:
— Нет, так дело не пойдёт. Нянькой ему быть у меня терпения не хватит.
— Куда же его, бедного, девать? — возразил Голденхарт, которому чисто по-человечески было жаль мальчишку: один остался, вот и одичал, верно.
Дракон задумчиво обвёл глазами трапезную, потом взгляд его остановился на кувшинчике, в котором стоял эльфийский букетик. Талиесин исправно притаскивал эти самые букетики едва ли не каждое утро, но никогда не попадался.
— К эльфам его отправим, — оживился Эмбервинг. — Эльфы уж его вышколят. Кому, как ни эльфам, такое под силу? Алистеру, уж верно, придётся по душе моё предложение: свой собственный дракон…
— Эльфов ещё найти надо, — поёжился менестрель.
— Незачем искать, сами придут, — весело отмахнулся Эмбервинг. — Притаскивает же этот принц ушастый тебе букетики?
— Почему сразу мне… — смутился юноша.
Дракон засмеялся и отправил менестреля спать. Сам не ложился: сторожил Хёггеля, чтобы не сбежал, а заодно и поджидал эльфийского принца, предполагая, что тот свои букетики приносит на рассвете или за час до рассвета: в Серой Башне просыпались рано, но букеты уже к тому времени чинно лежали на пороге, значит, засветло приходил.
Хёггель поначалу выл, ныл, но потом притих и заснул прямо на полу, свернувшись клубком, как пёс. Эмбервинг накрыл его плащом и потихоньку вышел из башни и затаился за углом, сливаясь с серыми камнями.
Дракон уже давно подумывал разобраться с этим настырным ушастым принцем. Голденхарт, видимо, не понимал, но уж Эмбер-то знал, что не ошибается: букетики эти — явный признак ухаживаний. Вздумал тоже! Дракон усмехнулся, прищёлкнул зубами и стал ждать.
Едва небо вспыхнуло первыми рассветными всполохами, воздушное пространство перед башней исказилось, свилось в спираль и разверзлось округлым порталом, из которого высунулась голова Талиесина. Эльф поглядел по сторонам — никого! — и выпрыгнул из портала на траву. В руках у него был очередной букетик. Что-то мурлыча себе под нос, эльф наклонился, положил цветы на порог башни… Эмбервинг тем временем вышел из-за стены и встал за спиной «ухажёра».