Тот прилетел минут через двадцать после отъезда Айрена, спустился на луг, ещё не превращаясь в человека, подёргал головой в разные стороны, принюхиваясь, и потом спросил:
— Кто-то был здесь, пока меня не было?
— Айрен проездом, — сообщил Голденхарт, демонстрируя Дракону свёрнутый пергамент. — Привёз мне письмо от отца.
— Хм, — только и сказал Эмбервинг, — отчего же не дождался моего возвращения? Я бы его поприветствовал.
Менестрель засмеялся. Улыбнулся и Дракон.
Юноша между тем повертел пергамент и пробормотал:
— И что он там мне может писать…
Он потянул со свёрнутого письма кольцо. Зрачки Дракона вдруг вытянулись, по позвоночнику пошла дрожь, неясно почуялось какое-то чужое колдовство, и он поспешно крикнул:
— Не открывай!
Но Эмбер опоздал: Голденхарт уже развернул пергамент. Ничего-то на нём не было написано. Менестрель фыркнул и начал было:
— Что за глупые шутки…
Пергамент вдруг сам собой вспыхнул в его руках, разгорелся, превращаясь в портал, из которого вытянулась рука и, крепко ухватив юношу за плечо, втянула его внутрь. Пергамент рассыпался искрами, и портал исчез. Подлетевший Дракон схватил пальцами пустое место. Опоздал! На землю брякнулось кольцо, задымилось и истлело, оставив на земле темноватый выжженный след. Чёрная магия!
«Менестрелеметр» подсказывал ему, что юноша уже бесконечно далеко — на другом конце света. По счастью, он его чувствовал, так что безошибочно знал, в какую сторону лететь.
Дракон издал страшный рёв, от которого полегли на несколько миль вокруг деревья. Докатились отголоски и до отъехавших уже порядочно рыцарей Айрена. Лошади взбрыкнули, с трудом удалось их успокоить.
Эмбервинг был страшно зол! Глаза у него стали уж совсем драконьи, а ярость была настолько сильна, что рога отросли до их обычной длины всего за пару мгновений. Золотое сияние вокруг стало огненным, трава скукожилась и оплавилась, изгородь задымилась, поймав искру…
Сбежавшиеся на рык крестьяне сгрудились поодаль, не решаясь подойти: в таком состоянии своего господина они никогда прежде не видели.
Дракон ничего не видел и не слышал. В нём просыпалась давно утихшая жажда убийства, присущая всему драконьему роду: именно она толкала древних драконов на резню, о которой до сих пор говорят шёпотом. Драконы выжигали целые города, не оставляя ни одного выжившего, без особой на то причины. Просто так требовала драконья натура, и всё тут. Эмбервинг полагал, что был способен держать её в узде, и за всю свою жизнь буйствовал лишь единожды — в битве с Нордью. Но сейчас… О, сейчас он едва себя контролировал! От век по лицу побежали во все стороны чешуйки, искажая красивые черты, пальцы вытянулись когтями, от всей его фигуры пошёл густой дым.
— Они поплатятся, — прошипел Дракон, широкими шагами покрывая расстояние от башни до луга.
На лугу он обратился, выгнулся кольцом, дохнув огнём на невидимого противника, и, разогнавшись, взлетел с таким свистом, что крестьяне зажали уши, чтобы не оглохнуть. Летящий стрелой дракон в клочья разорвал облака и в долю секунды скрылся из вида.
Для менестреля происходящее выглядело иначе. Когда он развернул пергамент и тот вспыхнул, его на мгновение ослепило, он зажмурился, отворачиваясь от огня, а когда снова открыл глаза, то обнаружил, что стоит он уже не на дворике возле башни, а в огромном зале с каменными колоннами. Его держал за плечо темноволосый мужчина в чёрной хламиде, расшитой серебряными рунами, и в чёрном остроконечном колпаке, какие обычно носят астрологи. Голденхарт оттолкнул его от себя и попятился.
— Отличная работа, Вилгаст! — раздался голос, который — к несчастью — менестрелю был хорошо знаком. Это был голос его отца. Юноша обернулся.
Это был не просто зал с каменными колоннами, а тронный зал, но то ли менестрель так долго здесь не был, что забыл, как тронный зал должен выглядеть, то ли всё здесь изменилось. Трон, пожалуй, был тот же, и на этом троне восседал седобородый король, в котором Голденхарт с трудом признал отца. И даже не то, что он постарел, но появилось в его лице что-то чужое или даже чуждое. По обе стороны от трона стояли рыцари в чёрных доспехах, с закрытыми забралами — личная гвардия короля.
Слева от трона, положив руку королю на плечо, стояла покинутая менестрелем принцесса в чёрном платье, на фоне которого её лицо казалось ослепительно белым. Голденхарт видел её тогда мельком и если бы не был так ошеломлён своим похищением, то непременно заметил бы, что принцесса если уж не красивая, то непременно хорошенькая, а ещё то, что выглядела она лет на семнадцать — ничуть не постарела за эти годы, стало быть, и с ней было что-то неладно.
Но Голденхарту было не до этого. Первая волна ошеломления схлынула, он осознал, что находится в Тридевятом королевстве, и пришёл в ужас.
— Что же вы наделали? — выдохнул он, белея лицом.
— Принц Голденхарт, — сурово сказал король-отец, — я повелеваю тебе подчиниться моему приказу и взять в жёны прекрасную принцессу Хельгу, которая все эти годы верно ждала тебя в замке…
— Что же вы наделали! — воскликнул Голденхарт, комкая пальцами рубашку на груди. Камень внутри ворочался, полыхал, а это могло означать только одно: Эмбер гневается!
— Голденхарт? — прикрикнул король, видя, что принц нисколько не реагирует на его волеизъявление.
Менестрель глянул на него омертвелым взглядом:
— Немедленно верните меня обратно в Серую Башню. Вы даже не представляете, что может случиться! Эмбервинг сердится. Он… он прилетит и…
— Кто прилетит?
— Дракон.
Король расхохотался:
— Опять эти сказки? Драконов не существует, не морочь мне голову! Говори: женишься ты на принцессе?
— Он же всё здесь с землёй сровняет… Отец, послушай меня! Дракон прилетит… он уже летит, — с ещё большим ужасом уточнил Голденхарт, поскольку Эльфийский камень начал вибрировать иначе, возвещая о приближении Дракона.
— Довольно! — прервал его король. — Отвечай: возьмёшь ты принцессу Хельгу в жёны?
— Нет, — однозначно ответил менестрель и с вызовом вскинул голову.
— Тогда будешь сидеть в темнице, покуда не согласишься, — изрёк король-отец и крикнул: — Эй, стража!
Двое рыцарей шевельнулись, надвинулись, покачиваясь, и стали теснить Голденхарта к дверям.
— Отец, послушай… — Голденхарт попытался ещё раз достучаться до отца, но тщетно. Рыцари осторожно подхватили принца под руки и вывели из тронного зала.
Чёрная принцесса меланхолично улыбалась им вслед.
В темнице было не так уж и плохо. Она предназначалась для особ королевского звания: в детстве Голденхарт частенько попадал сюда за шалости, но тогда нисколько не считал это наказанием. В подземелье было гораздо интереснее, чем в замке. Он загодя припрятал в темнице свои любимые книжки, зная, что непременно попадёт в неё снова, и взахлёб читал легенды о принцессах и драконах, о русалках и прочей нечисти, о приключениях в волшебных мирах… в общем, проводил время с пользой и удовольствием и неохотно возвращался в свои покои, когда срок наказания заканчивался (в «карцер» запирали дня на два или на три).
Попав в темницу сейчас, Голденхарт первым делом проверил щель в стене замка, куда раньше прятал книги. Одна из них до сих пор была там, он вытащил её, сел на каменный выступ, служивший ложем для узников, и с ностальгической улыбкой перевернул несколько страниц.
— Как же давно это было… — пробормотал он, тут же выронил книгу и, перегнувшись в три погибели, ухватился рукой за сердце.
Дракон гневался, и его гнев был настолько силён, что менестрель ощущал это физически. Но, к несчастью, Голденхарт не мог выбраться из темницы, потому что решётка была крепкая, да если бы и выбрался, то всё равно ничего не смог бы изменить: придворного чародея не заставишь перенести себя обратно в Серую Башню, с Драконом разминулся бы, даже если бы и удалось…