Однако интерпретатор, подобрав подходящую цитату нужного ему автора о неком 'массовом улучшении людей' в те годы, добавляет, что имеются в виду массы трудящихся, 'составлявших большинство населения'. Извольте верить: за коммунистов, оказывается, были все трудящиеся.
Далее в том же духе. У меня в повести 'Парадокс Зенона' действуют гимназисты, которые вступили в отряд восставших против комиссародержавия, как тогда говорили. Повстанцы воюют с большевиками из-за того, что те разогнали Учредительное собрание. У каждого из моих героев есть своя программа преобразований: наивно-романтическая, невыполнимая, конечно. Программы рождены надеждой на свободное волеизъявление людей. С. Воложин меж тем пишет, что эти утопические мечты 'неспособны' привести гимназистов 'в ряды врагов Советской России'. (Ну да, коли все трудящиеся за большевиков, то и Россия - Советская). Скажу лишь: куда ещё могли привести мечты о добре, о демократии, как не в ряды тех, кто борется за установление парламентаризма?
Интерпретатор, неистощимый в приёмах работы с текстом, обращается к узловому моменту в моей повести 'Рыбарь'. Пойманные большевистские агенты, мужчина, женщина и подросток, заперты в пакгаузе. Их ожидает допрос. Взрослые опасаются, что подросток, который уже начал их выдавать, 'расколется' окончательно. Они душат его. В этом моменте, пишет С. Воложин, выявилось желание автора 'подгадить' той 'исторической правде', что большинство населения было за коммунистов и что оно массово улучшалось.
Вспомним 'Поднятую целину', роман Шолохова, который изучался не одним поколением в советской школе. Положительный герой коммунист Нагульнов декларирует со страниц книги, что если надо будет для торжества новой жизни, он сам порежет из пулемётов стариков, баб, детишек. Очевидно, это заявление не противоречит правде о массовом улучшении людей.
И ещё относительно взглядов интерпретатора. Агенты посажены в пакгауз по инициативе Ромеева, который за белых. Начальство не поверило, что арестованы агенты, и Ромеев запер их в пакгаузе, убеждённый, что взрослые убьют подростка и тем выдадут себя. То есть красные разведчики и их противник друг другу не уступают, чего не желает видеть интерпретатор. Ему нужно, чтобы красные были показаны 'в улучшении', а белые теряли бы 'человеческий облик'.
С. Воложин находит неправдоподобным, что в повести 'Комбинации против Хода Истории' командир отряда Пудовочкин и комиссар Костарев облечены доверием коммунистов, хотя первый - уголовник, а второй - бывший помещик и анархист. Интерпретатор пишет, что партия, которая с июля 17-го и до переворота больше была в подполье, чем на легальном положении, не могла дважды ошибиться. Но откуда взято, будто бывших помещиков и анархистов 'не пропускали' в партию? Матрос Железняков, руководивший разгоном Учредительного собрания, - бывший анархист. Троцкий - бывший меньшевик, отец владел поместьем. Главнокомандующий красным Восточным фронтом М.А. Муравьёв, который 10 июля 1918 изменил коммунистам, - бывший царский полковник. Григорий Котовский - уголовник в дооктябрьском прошлом.
В июле 1920 близ Бузулука восстала дивизия Сапожкова. Сам он и весь командный состав были людьми, проверенными партией. Так вот, комиссар дивизии и комиссар штаба дивизии оказались заодно с её начальником Сапожковым. Более того: в организации восстания участвовал особый отдел.
Е.З.: Созданный вами персонаж комиссар Костарев, который называет себя не красным, а чёрным, в повести 'Комбинации против Хода Истории' излагает своему собеседнику, доктору, собственную 'пассионарную' теорию российского 'бунта, бессмысленного и беспощадного':
'Испанцы, англичане, французы имели периоды исторического возбуждения, когда они устремлялись за моря, захватывали и осваивали огромные пространства, несоизмеримые с величиной их собственных стран. Грандиозные силы возбуждения избывались.
Русский народ таит в себе подобных сил поболее, чем указанные народы. Русские с кремнёвыми ружьями прошли Аляску, поставили свои форты там, где теперь находится Сан-Франциско. Но дальше подстерегала несообразность. За титанами России не потянулся народ, как потянулись испанцы за своими Писарро и Кортесом. Крепостничество, сонное состояние властей, сам косный, замкнутый характер чиновничьей империи не дали развиться движению. Гигантские силы стали копиться под спудом. С ними копилась и особенная непобедимая ненависть народа к господам, к царящему порядку - ненависть, чувство мести, мука - от того неосознанного факта, что великому народу не дали пойти достойным его величайшим путём.
Между прочим, это смутно чувствует и российская интеллигенция, которая так любит говорить о великом пути России - не понимая, что смотреть надо не вперёд, а назад: в эпоху, когда возможность такого пути упустили правители...
Пётр Столыпин был умницей наипервейшим, он лучше всех понимал всё <...>. Его хлопоты о переселении крестьян в Сибирь - это попытка исполнить, пусть в крайне малом масштабе, но всё-таки исполнить те задачи, на которые предназначалась титаническая энергия России. Попытка дать выход накопленным силам возбуждения... Но Столыпина не стало. А большевики - для выпуска энергии - указали народу другой в известном смысле тоже грандиозный путь'.
Каковы корни этой теории?
И.Г.: В детстве я узнал от родителей, что немцам, переселявшимся в Поволжье, со временем становилось там тесно, и они начали основывать дочерние колонии на Южном Урале. У Данилевского написано, что в 60-е годы XIX века российские немцы посылали своих людей уже и на Амур - присмотреть и прикупить землю. В этой связи думалось о русских первопроходцах, проложивших путь на Восток. Почему не возникло великое движение по этому пути?.. Я читал приключенческие романы Густава Эмара, Майн Рида, Луи Буссенара, Генри Райдера Хаггарда об освоении европейцами заморских земель. Отчего же в России не появилась подобная литература о россиянах, пришедших на Дальний Восток, на Аляску? Их дело, их фигуры не были интересны обществу, не воодушевляли его... Мысли об этом пригодились, когда, задумав повесть, я почувствовал, что необходим герой с 'грандиозной идеей'.
Но должен уточнить: повесть написана не ради этой идеи. Главное - одержимость героя его замыслом. Человек, готовый, по его словам, обречь на смерть миллионы людей, дабы воплотить план в жизнь, жертвует им, а заодно и своей жизнью, которая теряет для него смысл. Жертвует, потому что его спас от смерти симпатичный человек, наивный добряк доктор Зверянский, - и комиссар Костарев не может, в свою очередь, не спасти его с семьёй.