Выбрать главу

Караваджо поставил гитару на пол. Глаза его расширились, словно он увидел в полутьме привидение.

– Любовь? – он потянулся к бутылке и надолго приложился к ней. – Вы и впрямь думаете, что меня воспламеняет любовь?

* * *

Утренние лучи вонзились ему в мозг, точно стилет незаметно подкравшегося наемного убийцы. Караваджо застонал.

– Нам пора, Микеле.

Он открыл глаза. В луче оранжевой зари плясала пыль. Он поднялся, растирая лицо ладонью, схватился за голову и охнул.

Онорио похлопал его по щеке:

– Ничего себе ночка, правда, cazzo?

Полог постели был задернут лишь наполовину. На бледной груди Филлиды виднелась яркая царапина – должно быть, знак внимания, оказанный ночью милым другом. Рануччо храпел рядом с ней. Просперо поднялся с дивана, почесал голову и вытер руку о штаны.

– Ну же, скорее, – махнул рукой Онорио. – Идем отсюда.

В прозрачном воздухе раннего утра еще не ощущалось смрада, который вскоре под жаркими лучами солнца начнет сочиться из всех щелей. Просперо послал воздушный поцелуй старухе, что тащила корзинку со смоквами на рынок Кампо де Фьори.

– Как можно в Риме чувствовать себя несчастным? – над рыжей бородой коротышки показались уцелевшие в трактирных драках редкие зубы. – Ну, кто рано встает, тому бог подает. Пошел я, парни. – И он зашагал к Корсо.

Онорио подобрал упавшую из корзины у старухи смокву, обтер о полу камзола и откусил половину.

– Ты не отдал долг, – обхватив Караваджо за плечи, сказал он.

– С этой попойкой совсем из головы вылетело, – Караваджо забрал у него остаток смоквы и сунул в рот. – Ладно, может, он тоже забыл.

– Микеле, я тебя не узнаю. Если тебя разозлить, ты иногда себя не помнишь, и, бог свидетель, за это я тебя не виню. Но не пытайся меня убедить, что ты хочешь драться с этим головорезом.

Караваджо натянуто улыбнулся:

– Чтобы принимать твои советы, друг сердечный, надо здорово умом повредиться.

– Сиди дома и работай, – Онорио взял Караваджо под руку. – Тебе деньги нужны? Я могу одолжить тебе десять скудо для Рануччо. Чтобы он от тебя отцепился.

– Денег у меня хватает, – Караваджо достал из-за пазухи кожаный кошель и встряхнул его. – Видишь?

– Тогда, Пресвятой Девой тебя молю, заплати этому ублюдку.

Губы Караваджо сжались, будто от боли. Он взял Онорио за локоть и улыбнулся:

– Твоя правда. Найду его днем на поле для игры в мяч и верну долг.

– Тогда до встречи на поле, – Онорио погрозил ему пальцем. – Ты же понимаешь, приятель: разве я смогу спокойно смотреть, как ты один воюешь против всего семейства Томассони?

– Понимаю.

– А я собираюсь в церковь Санта-Мария делла Консолационе. Каменщики должны заменить часть кладки. Лучше мне за ними присмотреть, не то начнут сбрасывать мрамор с холма, как преступников с Тарпейской скалы. Слушай, а пошли вместе? Поглядишь на мою работу.

Нет, я спешу домой – жду натурщицу. Ciao, cazzo. Во рту у Караваджо пересохло, в животе бурчало от голода. Миновав церковь Тринита деи Монти, он завернул в таверну Турка, осушил кружку слабого пива и спросил ломоть черного хлеба и половину луковицы. А выйдя на площадь у подножья холма, потер срезом луковицы хлеб – для запаха – и, энергично жуя, зашагал в гору по виа дель Бабуино.

Рим вокруг него просыпался. Широкоплечий старый плотник, с которого он писал святого Петра, перешел улицу, направляясь в свою мастерскую на виа Маргутта. Поудобнее перехватив ящик с инструментами, он помахал Караваджо рукой:

– Микеле, над чем работаешь?

– Salve[6], Роббе! Пишу Магдалину и сестру ее Марфу.

– Может, тебе опять нужен в натурщики крепкий лысый старик с белой бородой?

Караваджо указал на церковь Санта-Мария дель Пополо на другом конце площади, в которой хранилась его «Казнь святого Петра»:

– Все знают, что тебя я уже распял.

Утолив голод, Микеле направился домой, чтобы к приходу Пруденцы успеть приготовить краски. В правую часть холста он поместил Филлиду-Магдалину в минуту раскаяния. Чтобы уравновесить композицию, ему требовалась Пруденца-Марфа, увещевающая распутную сестру. Ему не терпелось рассказать Филлиде, что та окажется на полотне в галерее великих Альдобрандини рядом с женщиной, чье лицо она пыталась обезобразить. Он намеревался работать над картиной до обеда, а затем отнести Рануччо долг – на поле или к Филлиде. «Брошу деньги перед ним на землю. Пусть знает: я не верю, что он выиграл их честно. И считаю, что драться с таким, как он, ниже моего достоинства. На это десяти скудо не жалко».

У церкви Святого Афанасия, башни которой темнели жженой охрой, он решил срезать путь по виа деи Гречи и повернул к Поганому садику. Низкое утреннее солнце едва пробивалось сквозь сумрак на узкой улочке. На выщербленных серых ступенях небольшого дома стояли на коленях двое нищих, – они воздели руки к небу, выпрашивая милостыню. На пороге появилась молодая женщина, прижимая к бедру мальчугана лет трех, замотанного в полотенце; похоже, побирушки отвлекли ее от купания малыша.

вернуться

6

Привет (итал)