Я медленно продвинулась вправо в течение следующих десяти минут, как будто отыскивая место, откуда лучше видно церемонию.
Затем внезапно повернулась и уставилась на мужчину.
Я снова перехватила его изучающий взгляд, и снова он быстро отвел глаза. Но пламя осветило его лицо, от резкого движения головы его капюшон упал.
Я была уверена, что это именно тот человек, который пилотировал желтый самолет на прошлой неделе в Тамагаве. Хотя у него не было золотой серьги, раковина левого уха выдавала его.
Но было еще кое-что. Увидя его лицо полностью, я была уверена, что видела его где-то раньше, годы тому назад. У меня необычно хорошая память на лица, но почему-то я не могла припомнить его. Он испугал меня, и я почувствовала, что для этого были свои причины.
Церемония продолжалась до тех пор, пока последняя лучина не была помещена в огонь. Когда она сгорела, священник закончил службу. Тогда он повернулся, вырисовываясь на фоне света, и сказал, что пришло время для тех, кто чувствует недомогание, втереть целительный пепел.
Двое из паломников продвинулись вперед. Еще один медленно присоединился к ним. Я взглянула направо еще раз. Мужчина ушел в таком же молчании, как и пришел. Я окинула взором всю внутренность храма. Его нигде не было. Я почувствовала прикосновение к моему левому плечу.
Повернувшись, я взглянула на священника, который легонько ударил меня трехзубым медным инструментом, которым пользовался во время церемонии.
— Иди, — сказал он, — и вотри пепел. Тебе нужно лечение для левой руки и плеча, поясницы и ноги.
— Как вы узнали об этом?
— Мне было дано увидеть. Иди.
Он показал место слева от алтаря, и я пошла туда, пугаясь его проницательности, так как в тех местах, которые он назвал, онемение усиливалось в течение дня. Я воздерживалась от приема лекарств, надеясь, что приступ пройдет сам по себе.
Он массажировал меня, втирая пепел погасшего огня в те места, которые он назвал, потом показал мне, как продолжать дальше. Я так и сделала, по традиции немного потерев в конце голову.
Потом я осмотрела все вокруг, но моего странного наблюдателя нигде не было. Я нашла укромное место между ногами дракона и расстелила постель. Мой сон не потревожили.
Я проснулась перед рассветом и обнаружила, что чувствительность восстановилась во всех онемевших местах. Я была рада, что приступ прошел без применения лекарств.
Остаток дня, пока я шла к подножию Фудзи, я чувствовала себя удивительно хорошо. Даже теперь я полна необычной силы, что пугает меня. Что, если пепел церемониального огня обладает целебными свойствами? Я боюсь, что может сделаться с моими планами, с моим решением. Я не уверена, что знаю, как поступать в этом случае.
Итак, Фудзи, Владычица Скрытого Огня, я пришла, готовая и пребывающая в страхе. Я буду ночевать неподалеку отсюда. Утром я двинусь дальше. Твое присутствие переполняет меня. Я хочу отойти для другой, более отдаленной перспективы. Если бы я когда-нибудь взобралась на тебя, интересно, смогла бы я бросить сто восемь палочек в твой священный очаг? Я думаю, нет. Есть иллюзии, которые я не хочу разрушать.
Я поехала на лодке, чтобы посмотреть на берег и склоны Фудзи. Я все еще чувствую себя здоровой. Стоит ясный день, с моря дует холодный ветер. Лодка раскачивается на небольших волнах, пока рыбак и его сын, которым я заплатила, чтобы иметь возможность воспользоваться их лодкой, направляют ее по моему требованию так, чтобы я могла найти точку обзора, наиболее приближенную к картине. Так много из бытовой архитектуры этих мест представляют мне носы кораблей. Сходимость эволюции культуры, сообщение представляет собой среду? Море — это жизнь? Добывая пропитание под волнами, мы всегда на море?
Или море — это смерть, оно может подняться и разрушить наши страны, потребовать наши жизни в любой момент? Таким образом, это «memento mori» мы поместили даже на крыши над нашими головами и на стены, которые поддерживают эти крыши? Или это знак нашей власти, власти над жизнью и смертью?
Или ни то ни другое. Может показаться, что я затаила сильное желание смерти. Это не так. Мое желание как раз обратное.
Может быть, я пользуюсь картинами Хокусая как разновидностью пятен Роршаха для самопознания, но скорее это восхищение смертью, нежели желание ее. Я полагаю, это понятно при сильном страдании.
Достаточно об этом. Я только извлекла свое оружие, чтобы проверить его остроту. Я обнаружила, что оно в порядке, и снова вкладываю его в ножны.