Я не могу найти ничего похожего на этот вид, хотя Фудзи частично закрыта, если смотреть со скамьи в старом парке, на которой я сижу. Это подойдет.
Гора частично закрыта, как и мои мысли. Есть что-то, что я должна была бы видеть, но это скрыто от меня. Я чувствую это, когда появляются эпигоны, похожие на дьяволов, посланных за душой Фауста. Но я никогда не подписывала договора с Дьяволом… Только с Китом, и это называлось замужеством. У меня нет способа узнать, сколь похоже это могло быть.
Сейчас… Для меня остается загадкой, как меня обнаружили, несмотря на все предосторожности. Мое предстоящее столкновение должно проходить на моих условиях, не как-нибудь иначе. Причина этого выходит за рамки личных мотивов, хотя не отрицаю их наличия.
В «Хагакуре» Ямамото Цунетомо сообщает, что путь самурая есть путь смерти, что для достижения полной свободы жить надо так, как если бы тело было уже мертво. Что касается меня, такую позицию не слишком сложно поддерживать. Однако свобода более сложна. Когда мы не вполне понимаем сущность врага, приходится действовать, по крайней мере отчасти, в условиях неопределенности.
Хотя я не вижу Фудзи целиком, моя обожествляемая гора существует во всей полноте. То же самое я могу сказать о той силе, которая сейчас противостоит мне. Давайте вернемся к смерти. Кажется, тут что-то есть, хотя кажется также, что это только то, что уже сказано.
Смерть… Приди тихо… Мы любили играть в одну игру, придумывая забавные причины смерти: съеден Лох-Несским чудовищем, затоптан Годзиллой, отравлен ниндзя. Переселен.
Кит уставился на меня, сдвинув брови, когда я предложила последнюю причину.
— Что значит — «переселен»?
— О, ты можешь поймать меня на какой-то формальной неточности, — сказала я, — но, думаю, смысл будет тем же. «Енох переселен был так, что не видел смерти». Послание к евреям, глава 11, стих 5.
— Я не понимаю.
— Это означает перенестись прямо на небо без обычного окончания жизни. Мусульмане верят, что Магомет был переселен.
— Интересная мысль. Я должен подумать об этом.
Очевидно, он подумал.
Я всегда думала, что Куросава имел прорву работы с «Дон Кихотом». Предположим, есть старый джентльмен, живущий в настоящее время, схоласт, человек, восхищающийся временами самураев и кодексом бусидо. Предположим, что он так сильно сживается с этими идеалами, что однажды теряет чувство времени и приходит к мысли, что он действительно самурай старых времен. Он надевает старинные доспехи, берет свой меч-катана и идет, чтобы изменить мир. В конечном счете он будет уничтожен ЭТИМ миром, но он соблюдает кодекс. Эта его самоотверженность выделяет и облагораживает его, несмотря на всю его нелепость. Я никогда не считала, что «Дон Кихот» лишь пародия на рыцарство, особенно после того как узнала, что Сервантес участвовал под командованием дона Хуана Австрийского в битве при Лепанто. Не исключено, что дон Хуан был последним европейцем, который руководствовался средневековым кодексом рыцарской чести. Воспитанный на средневековых романах, он и в жизни вел себя подобным образом. Разве важно, что средневековых рыцарей больше нет? Он верил и действовал согласно своей вере. В ком-нибудь другом это было бы удивительно, но время и обстоятельства предоставили ему возможность действовать, и он победил. На Сервантеса старый полководец произвел большое впечатление, и кто знает, как повлияло это на его литературные опыты. Ортега-и-Гассет называет Дон Кихота готическим Христом. Достоевский чувствовал то же самое и в своей попытке отразить Христа в князе Мышкине тоже понял, что сумасшествие есть необходимое условие для этого в наше время.
Все это преамбула к моему утверждению, что Кит был безумцем — по крайней мере, отчасти. Но он не был готическим Христом. Скорее — электронным Буддой.
— Имеет ли информационная сеть природу Будды? — однажды спросил он меня.
— Конечно, — ответила я. — А разве все остальное нет?
Тут я посмотрела в его глаза и добавила:
— Откуда, черт побери, я могу знать?
Он проворчал что-то и откинулся в своем кресле, опустил индукционный шлем и продолжил свой машинный анализ шифра Люцифера при помощи 128-битового ключа.
Теоретически могли бы понадобиться тысячелетия, чтобы расшифровать его без всяких ухищрений, но ответ дать нужно было в течение двух недель. Его нервная система срослась с информационной сетью.
Какое-то время я не слышала его дыхания. Только позже я заметила, что после окончания работы он все больше времени проводит в размышлениях, оставаясь в контакте с системой.