Он громко рассмеялся. Его автосерф, как алмаз, резал голубую линзу Тихого океана, осыпая наездника холодным крошевом брызг.
Возвращаясь из царства абсолютного нуля, подобный Лазарю, ты не испытываешь ни боли, ни замешательства. Ты вообще ничего не чувствуешь, пока твое тело не нагреется до температуры сравнительно теплого трупа.
«Лишь в самом конце, когда просыпается разум, — думала миссис Муллен, стараясь окончательно прийти в сознание, — и ты понимаешь, что вино простояло в погребе еще один сезон и урожай стал еще ценнее, — только тогда привычная обстановка комнаты принимает вдруг уродливые, пугающие черты. Наверное, это всего лишь суеверный страх, психический шок при мысли, что материя жизни — твоей собственной жизни — каким-то непостижимым образом изменена. Но проходит микросекунда, и страх исчезает».
Миссис Муллен содрогнулась, как будто холод еще не покинул ее старческое тело, и выбросила из головы воспоминание о кошмаре.
Она посмотрела на человека в белом халате, стоявшего возле ее ложа.
— Какое сегодня число?
Он был горсткой праха, несомой ветром времени…
— Восемнадцатое августа две тысячи второго года, — ответила горстка праха. — Как ваше самочувствие?
— Спасибо, превосходное. Я только что вступила в новое столетие. Почему бы моему самочувствию не быть прекрасным? Я собираюсь прожить еще не один век.
— Обязательно проживете, мэм.
Две крошечные географические карты — ее ладони — поправили стеганое одеяло. Дуэнья подняла голову.
— Что нового в мире?
В ее глазах вспыхнуло ацетиленовое пламя. Врач отвел взгляд.
— Мы все-таки побывали на Нептуне и Плутоне, — начал он. — Они оказались совершенно необитаемы. Проект «Сахара» встретил новые затруднения, но эти глупые французы утверждают, что почти все улажено и весной начнутся работы…
Ее взгляд плавил летающую в воздухе пыль, превращая ее в стекловидные чешуйки.
— Повторяю, доктор, — сказала миссис Муллен. — Что нового в мире?
Он пожал плечами:
— Мы можем продлить консервацию. Причем на значительный срок.
— Опять консервация?
— Да.
— Но не лечение?
Он снова пожал плечами.
— Но ведь отсрочка и так превысила всякую меру, — пожаловалась она. — Прежние лекарства почти не действуют. Сколько времени дадут мне новые?
— Этого мы не знаем. Но над вашей проблемой работает много специалистов.
— Значит, вы не можете сказать, когда будет найден способ лечения?
— Может быть, через двадцать лет. А может быть, завтра.
— Ясно. — Пламя в ее глазах погасло. — Ступайте, молодой человек. Только включите моего автосекретаря.
Врач с радостью уступил место машине.
Набрав номер библиотеки, Диана Деметрикс заказала «Реестр Круга» и на нужной странице нажала кнопку «стоп».
Пока она всматривалась в экран, будто в зеркало, на ее лице сменилась целая гамма выражений.
— А ведь я выгляжу ничуть не хуже, — заключила она. — Даже лучше. Еще бы нос чуточку поправить и линию бровей… Да, леди. Твое счастье, что мужчины — консерваторы. Если бы не их предвзятость к пластическим операциям, ты была бы на моем месте, а я — на твоем. У-у, стерва!
Из «очистителя Мура» вытек миллионный баррель воды. Морская и теплая, она превратилась в пресную и прохладную. Пройдя через «тандем-камеру», она — чистая, вполне пригодная для питья, но ровным счетом ничего не подозревающая об этих своих достоинствах — поступила в водопровод. С другого конца в «очиститель» вливалась новая порция тихоокеанского рассола.
Осажденные и отфильтрованные вещества годились для производства псевдокерамики.
Изобретатель этого чудо-очистителя быстро богател.
Температура воздуха на Оаху достигла восьмидесяти двух градусов по Фаренгейту.
Из «тандем-камеры» потек миллион первый баррель.
Они вышли, оставив Элвина Мура в окружении собачек из китайского фарфора.
Две стены были от пола до потолка забраны стеллажами. На стеллажах рядами выстроились синие, розовые, желтовато-коричневые, охряные, розовато-лиловые, шафрановые и цвета киновари собачки — преимущественно глазурованные. Размерами они тоже отличались друг от друга: одни были с крупного таракана, другие — с крошечного бородавочника. Напротив двери, в камине, бушевал настоящий Гадес[38]; в его реве слышался метафизический вызов жаркому июлю Бермуд.