Она выключила свет и залезла под одеяло.
— Ты серьезно? — уныло произнес он.
— Вполне.
Лежа в темноте, Люси едва дышала и вряд ли смогла бы уснуть. У нее перед глазами был его торс, каким она его увидела перед тем, как выключить свет. Словно его выжгли на сетчатке ее глаз. Александр напевал что-то себе под нос.
Чего она боится? Да, он молод. Да, он младший брат Марни. Чего она дожидается? Вот он перед ней, во всем своем блеске, а она пытается заснуть? Дэниел исчез. Он никогда не мог бы служить оправданием, тем более сейчас. Дэниел всегда был фантазией, таким человеком, равного которому не найти. Александр принадлежит к иной категории людей — той, в которой и происходит жизнь. Александр с его теплыми губами сейчас рядом, и она хочет, чтобы он лежал в ее постели и никакие мысли не приходили бы в голову.
— Эй, Александр, — прошептала Люси.
Он подскочил.
— Да?
— Иди ко мне.
Он оказался в ее постели, словно им выстрелили из катапульты. Через мгновение он был вместе с ней под одеялом, целуя ее и обвиваясь вокруг нее.
«Не могу поверить, что я это делаю».
— Если Марни когда-нибудь узнает, я убью тебя, — прошептала Люси.
Возможно, это были не самые романтические слова, подходящие к ситуации, но Александра было не остановить. Он кивнул.
Одной рукой он стянул с нее пижаму, демонстрируя умение мужчины, который проделывал это сотни раз. Он был сексуальным, обаятельным и легким в общении. Если верить Марни, то половина девушек средней школы «Хоупвуд» была в него влюблена, а он отвечал им взаимностью. Не исключено, что Александр переспал с каждой незамужней девушкой из городка Хоупвуд в возрасте от пятнадцати до тридцати лет. И, вероятно, он делал это так искренне, что никто его за это не осуждал. Удачно, что у него под рукой оказался презерватив. Наверное, он прятал их в карманах, в ботинках и за ухом — так, на всякий случай.
Пока Александр снимал с нее второй носок, Люси беспокоило только одно. «Ну, пожалуйста, — лихорадочно думала она, — пожалуйста, пусть он никогда не узнает, что это у меня в первый раз».
— Тебе надо уходить, — напомнила она Александру, когда он проснулся на следующее утро.
— Почему мне надо уходить? — запальчиво произнес он. — Думаю, нам надо лечь в постель. Мне нравится знакомиться со студенческой жизнью.
— Потому что еще до полудня вернется Марни, и если она нас увидит, то обо всем догадается.
— Нет, не догадается.
— Догадается.
— Люси, — жалобно произнес он.
— Одевайтесь, мистер. — Она указала на разбросанную по полу одежду. — Приедешь еще раз. Как бы то ни было, разве при посещении колледжа ты не должен присутствовать на занятиях и встречаться с членами приемной комиссии и персоналом?
Почти полностью смирившись, но не успокоившись, Александр рассмеялся.
— Ладно, я уйду. — Он сел в кровати. — Если ты на минутку подойдешь ко мне.
— Александр!
Она все-таки приблизилась к нему, и более чем на минуту Потом выпроводила его в холл и отослала прочь. Прежде чем сесть в голубой «Субурбан» матери, Александр умудрился сорвать с ее губ поцелуй.
— Пока, Люси! — жизнерадостно воскликнул он.
Пока она шла обратно через холл, ее остановил Клод, вахтер. Люси жила в этом общежитии второй год и знала, что он не отпустит ее без очередной реплики.
— Новый бойфренд? — подмигнув, поинтересовался Клод.
Было вполне очевидно, что Александр провел у нее ночь. Люси стала размышлять, сойдет ли ей с рук бесстыдное вранье.
— Нет.
— Нет? Симпатичный парень.
— Верно.
— Осмелюсь сказать, что мне понравился другой.
— Какой другой?
— Молодой джентльмен, который разыскивал тебя в прошлом учебном году.
— Кто?
— Такой же высокий, как сегодняшний, но с темными волосами. Приятное лицо. — У Клода был задумчивый вид. — Грустное лицо.
Люси порывалась бежать к лифту и уничтожить все следы ночного распутства, но вдруг замерла на месте.
— Полагаю, тот, другой, тебя очень любит, — добавил Клод.
— Не представляю, кто он. Где же я находилась?
— Ты с подругой уехала на лето.
— И он спрашивал про меня?
— Да. И был разочарован, что тебя нет.
Люси пыталась сообразить, о ком говорит Клод.
— Он приходил еще?
— С тех пор я его не видел. Может, не в мою смену, когда меня не было.
— Вы случайно не запомнили его имени?
— Он не представился, но вручил мне свое удостоверение личности. Кажется, его зовут Дэниел.
Из всех ночей в жизни Люси эта была особенной, потому что мысли о Дэниеле не давали ей заснуть. Ее ноющее тело словно принадлежало кому-то другому, а постель казалась чужой и пахла по-иному. Этой ночью Люси мечтала уснуть, перебирая в уме яркие воспоминания об Александре: его щедрость, опытность, а также многие необычные волнующие ощущения, которые она испытала с ним.
Но пока Люси взбивала подушку и сотню раз меняла положение, ее мысли продолжали возвращаться к холлу и молодому человеку с печальным лицом, который разыскивал ее. Дэниел. И даже в эту ночь благодаря доброму Клоду Вэлбрану и его ненадежной памяти она словно покидала свое тело и засыпала со смутной мыслью о Дэниеле.
Хастонбери-Холл, Англия, 1918 год
На протяжении нескольких сотен лет я, подобно солнцу, медленно мигрировал на Запад. У меня есть неподтвержденная теория, что так поступают многие. Не могу сказать почему, и не всякая душа проживает столько раз, сколько необходимо для совершения подобного путешествия. Иные души живут лишь однажды. Но Бен, вероятно, завершил полный цикл. Если Восток поражает нас своей древностью и мудростью, а Запад — новизной и глупостью, то для этого, пожалуй, есть основания.
Я рождался на свет и неподалеку от Бухареста, и в Черногории. Дважды появлялся на свет под Лейпцигом, один раз в префектуре Дордонь. Можете представить, что на жизненном пути я освоил несколько языков и много ремесел. Похоже, я не слишком углублялся на юг и не забирался чересчур далеко на север. В Африке я родился только однажды — там, где теперь Мозамбик, и никогда не чувствовал себя более блаженным или покинутым, чем в этом красивом суровом краю. Мне по-прежнему иногда снятся мои темные руки; это часть моего «я». И была еще та жизнь в холодной Дании. Но в основном я следую по обильным теплым краям Северного полушария.
В конце короткой бурной жизни в Греции я встретил Софию. Тогда я путешествовал с торговой миссией из Черногории в Афины. Государственный деятель и купец, я владел огромным состоянием. Это была одна из множества жизней, в которой я приобрел власть и скопил денег. Мне понадобилось полдюжины таких жизней, чтобы понять разницу между средствами и целью.
В то время я был весьма доволен собой. Имел дородную жену и двух красивых любовниц — молодую и постарше. Владел замком с видом на Далмацию и сотнями произведений искусства, которые запрятал подальше и никогда на них не смотрел. О Софии я ни на мгновение не забывал, но мысль о ней померкла в моем сознании.
Я шел по одной из афинских улиц, разодетый в пух и прах, окруженный свитой, которая, восхищаясь моим остроумием, смеялась над моими шутками, и вдруг увидел ее. Смуглая и черноглазая, она стояла в конце проулка, прижимая к себе кусок хлеба. Наверное, она украла его, потому что, когда я направился к ней, она побежала. Оставив спутников в смущении, я двинулся за ней. В те времена я был довольно тучным и страдал подагрой, поэтому, чтобы поймать ее, мне понадобилось несколько минут. Она заплакала. Я протянул к ней руку и почувствовал лохмотья и выпирающие ребра.
— Все хорошо, — принялся я успокаивать ее на смеси языков, пока она не поняла. — Я твой друг.
Ей было, наверное, лет шесть-семь, но выглядела она моложе, поскольку голодала. Со мной она идти не захотела, так что я сел с ней рядом. Я хотел купить ей еды, питья и одежду, но боялся оставить ее, понимая, что она исчезнет, как только я отвернусь.
Мы просидели там долго. Я рассказывал ей истории про нее и меня, пока не скрылось солнце и не появилась луна. Пока она не уснула, я держал ее на руках. У нее сильно колотилось сердце, и дыхание было учащенным. Приложив ладонь к ее лбу, я понял, что она горит в лихорадке. Я отнес ее на виллу, где остановился, и позвал лучшего в городе арабского врача. Уложив ее в постель, мы обнаружили, что с ней приключился какой-то жуткий несчастный случай. Ее левая рука выше локтя была почти полностью перерублена. Рана была кое-как перевязана и сильно воспалилась. Я ухаживал за ней и находился рядом, когда она через два дня умерла. Ничем уже нельзя было помочь.