О спущенных под откос эшелонах противника, о дерзких налетах партизан на вражеские гарнизоны и штабы написано немало очерков и рассказов. Десятки таких подвигов числилось и на счету бригады Карицкого и Сергунина. Но кроме боев и походов существовал еще партизанский быт с его заботами о продовольствии и боеприпасах, в бригаде велась повседневная политико-воспитательная работа, на собраниях обсуждали провинившихся, наказывали трусов — и это было, все было. Был свой суд. Своя газета. И Даже свой священник — отец Григорий. Да, нужен был и священник, потому что среди партизан и местного населения встречались верующие.
Антирелигиозная пропаганда в тех условиях была, право же, не главной задачей. Молодой комиссар понимал это и все же сам распорядился добыть отцу Григорию ризу. В бою отец Григорий снимал ризу и брал автомат, а после боя снова надевал ее и молился о ниспослании победы над супостатом и о здравии Верховного Главнокомандующего. В этой же ризе он отправлялся в села, где стояли немцы, и собирал данные о их численности. И когда из штаба фронта пришла директива представить отличившихся партизан к правительственным наградам, Сергунин не забыл службы отца Григория…
Но продолжим рассказ о Сергунине. В пределах партизанской зоны, охватывавшей районы станции Батецкой, Стругокрасненский, Порховский и другие, куда немцы, как правило, и не совались, разве что с артиллерией и танками, командир и комиссар бригады имели, можно сказать, неограниченную власть, то есть ограниченную прежде всего собственной совестью и личной ответственностью перед народом.
Сергунину не было и тридцати. Раз к молодому человеку приходят партизаны и просят разрешения убить предателя, который живет где-то в селе за десятки километров. И, не взяв греха на душу, Сергунин мог бы согласиться с ними или хотя бы сказать: «Смотрите сами», но он всегда требовал веских доказательств преступления, взвешивал обстоятельства и лишь тогда решал, как поступить с обвиняемым.
Как-то в одной из деревень немцы устроили траурный митинг и потребовали, чтобы кто-нибудь из местных русских произнес прочувствованную речь над трупами убитых фашистов. И такой человек нашелся — местный агроном Иван Федорович. Он попросил слова и, обратившись к односельчанам, призвал их сеять как можно больше цветов и украшать ими могилы фашистов. «Все цветы наших садов мы с радостью отдадим нашим освободителям. Сейте больше цветов, соотечественники! Сейте больше цветов!» — с пафосом восклицал оратор.
Немцы были довольны. Речь Ивана Федоровича транслировалась по радио. Партизаны, разумеется, узнали об этом и явились к комиссару за разрешением наказать «фашистского прихвостня». Сергунин, внимательно выслушав их, покачал головой:
— Нет, товарищи, здесь что-то не то… Сеять цветы для могил врагов — это он со смыслом сказал… Немцы этого, к счастью, не поняли.
Сергунин верно сказал. Спустя некоторое время оратор был арестован за подпольную деятельность и замучен в фашистском застенке.
Выдержка, спокойствие, собранность — вот что, пожалуй, более всего присуще Сергунину. Впрочем, ему не чуждо и чувство юмора.
Интересный случай вспомнил бывший комбриг Пятой партизанской бригады, Герой Советского Союза Константин Карицкий, когда мы с ним ездили в Новгород в гости к Сергунину.
— Был момент, когда нашу бригаду окружили крупные мотомеханизированные части карателей. Мы оказались изолированными от других бригад, отсиживались в лесу. Голод… Настроение, сами понимаете, невеселое. Атаки гитлеровцы вели и с земли, и с воздуха, сбросили листовки с предложением сдаться, обещая при этом сохранить жизнь. Помню, я пришел в землянку. Вижу, Сергунин сидит злой, хмурый, а в руках эта листовка.
— Смотри, — говорит, — подлецы, что смеют нам предлагать! Ну, мы им дадим ответ…
Позвал он Мишу Абрамова, хороший был такой парень, журналист, редактор нашей партизанской газеты. Сергунин дал ему прочесть листовку и говорит: «Пиши ответ». Тот написал. Сергунин прочел. «Все так, — говорит, — с точки зрения политики вроде правильно, но написано без учета текущего момента. Надо настроение наших людей поднять…» А Сергунин любил острое словцо, да и сам в карман за словом не лез. Как-то обороняли мы большую деревню. Бежит командир отряда. «Окружили, отрезали!» — кричит. А Сергунин ему спокойно: «Что ж, что окружили, — говорит, — это еще и лучше, теперь, куда ни стреляй, везде во врага попадешь…» Шутка! А такая шутка в тяжелый момент — большая политика. И Сергунин стал редактировать ответ. Часа эдак два сидел. Потом прочел нам, и мы полегли — чисто письмо запорожцев к турецкому султану. Истинно российским языком написано. Называлось так: «Ответ арийским куроцапам и прочей сволочи». Помню, девушка-наборщица застыдилась набирать текст. А Сергунин ей: «Девочка, а ты мимо себя те слова пропускай — они для фашистов». В отрядах, когда обсуждался ответ, два дня гогот стоял. Потом, помнится, этот ответ ходил по всем деревням, говорят, брали за него бутылку самогона. Да, с таким комиссаром я и горя не знал, не ведал.