Тон необычный. Опять нет ответа. Часы бегут. Два пополуночи. Осталось три часа до восхода. Всего три. Тишина. Что в ней таится?
— Да отвечайте же, черт побери!
— Если Клара хочет остаться, пусть остается, — говорит Алеша.
— Да, уж пусть выбирает, — поддерживает его Виктор.
— Семен?
— Не знаю. Пусть решает сама.
— Здесь я решаю. Высшей властью, доверенной мне…
— Вот и застрели меня высшей властью… Никуда не пойду, — вдруг зло перебивает девушка.
Чей-то тихий голос произносит со вздохом:
— Умрешь, девонька.
— Ну и умру. И что? Бросить его одного, раненого? А? Вы это мне посоветуете?! Мужчины…
Доводов нет. Все исчерпаны. И Клара, чутьем сознавая, что победила, встает, начинает что-то искать в темноте.
— Вот мы здесь спорим, и все без толку. Лучше подсчитаем, что осталось у нас.
И тотчас все включаются в дело, встают, начинают искать. Доносятся голоса:
— Тол, три пакета.
— Вот еще часовые мины — две штуки. Ну и гранаты.
— Сколько?
— Считай, по паре на каждого, штук пятнадцать.
— Тол и мины оставьте нам с капитаном. Все равно они вам ни к чему. Ну и пару гранат…
Да, она уже все решила. Разверзнись земля, явись сюда вся армия «третьего рейха» — ничто не изменит ее решения. Клара останется с ним, а они, подчиняясь его приказу, будут прорываться сквозь немецкие цепи, которыми плотно блокирован лес. Утром, с рассветом, автоматчики станут его прочесывать.
Три часа. Капитан и Клара в землянке. Снаружи слышится мягкий шорох — те, кто сейчас уйдет, маскируют землянку ветвями и папоротником. Тихий голос:
— Схоронили — не подкопаешься.
— Спасибо. До свиданья, товарищи. Доберетесь до первой же нашей точки, свяжитесь с центром, обрисуйте общую картину — и на запад, на Брест! Линия фронта уже приближается…
— В вашей станции «Север-бис» питание совсем кончилось? — спрашивают сверху.
— Почти, — озабоченно отвечает Клара. — Ну, может быть, хватит на несколько фраз. И то не уверена. Как выйдете на связь, моим в Москву на Ново-Басманную привет передайте… Жива-здорова! Писать некогда…
Шаги удаляются. Наступает тишина. Ветра нет. Лес молчит в ожидании рассвета. Оставшиеся не знают, что товарищи их, отойдя от землянки шагов пятьсот, останавливаются. И вновь совещаются. Они говорят приглушенными голосами:
— Братцы, я не могу… Это первый завет — не бросать раненого командира.
— Но это его приказ…
— Приказ-то приказ… А мы — люди…
— Мы — разведчики, подписку давали…
— Подписку на верность, не на предательство!
— Вот как! Тогда вернемся… Погубим и их, и себя. Кто будет отвечать перед центром?
— Ш… ш… Хватит, поговорили! Как старший по званию, я приказываю всем идти на прорыв.
Они уходят. Спустя полчаса доносится автоматная очередь, короткие перестрелки, разрывы гранат…
— Прорвались, — тихо произносит Клара.
— Прорвались, дело знают. Если только шальная пуля кого положит…
И снова все тихо. Время как будто остановилось, страшась рассвета и того, что придет вместе с ним.
Это происходило в глубине белорусских лесов, в районе города Слоним Барановичской области, 19 июня 1944 года.
И прошло четверть века. Россия тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Где-то в центре ее, на безымянной улице, высится здание. Оно едва ли отличается чем-либо от других, стоящих с ним по соседству домов. Все как будто обычное. Лестница. Переходы. Тихие комнаты. Черные папки на стеллажах. И в каждой — жизнь, и какая… В небольшом вестибюле висят портреты Я подхожу к ним.
— Это те, кто когда-то вышел отсюда и не вернулся, — поясняет мой собеседник.
Читаю подписи под портретами. Армейский комиссар Ян Берзинь, долгие годы стоявший во главе советской военной разведки. С ним рядом — знаменитый его воспитанник Рихард Зорге. Третьим идет портрет майора Гнедаша Кузьмы Саввича.
— Это он, — говорит собеседник. — Вы когда-нибудь слышали это имя?
— Нет, никогда…
— Видите ли, это все постепенно отыскивается. Через годы.
— Он совсем молод…
— Ему и тридцати не было. Майора и Героя Советского Союза ему дали уже потом, после его гибели.
— В войну о нем, наверное, много писали?
— Кто о нем мог писать? Как разведчик он был дважды зашифрован. Я вам так скажу — его и свои знали под другим именем. Трагично, но… даже на могиле его надписали другое имя.
— А там-то зачем?
— Это уж просто недоразумение, впрочем, логичное в тех условиях. Потом, конечно, исправили. Прочитаете до конца — поймете. В деле есть все, вплоть до последних радиограмм из леса в районе Слонима.