— В точном переводе его мысль звучит так: «Любое решение лучше политики колебания», товарищ майор.
— Ты читал его в подлиннике, на немецком?
— Да.
— Серьезно работаешь… Наверное, и мемуары штудировал…
— Что мог достать — читал.
— А о мадемуазель Марлен Руа читал?
— Конечно. Вот женщина, — вздохнул Гнедаш.
— Вот разведчица! — поправил его майор. — Ведь знала, что суп отравлен, но стала есть, чтобы убедить врагов в своем незнании испанского языка. Это подвиг… О нем узнали. А ты совершишь подвиг — и никто о нем не узнает… что бы ты ни совершил. Все. Тебя нет. И фамилия твоя никогда упоминаться не будет, у тебя вообще не будет фамилии. То есть она будет, но только для тебя. Ну и еще для твоего командира. Ну как, будешь думать еще, или?.. — выжидательно спрашивает майор, кинув мгновенный взгляд на собеседника.
— Да ведь все равно советоваться я ни с кем не могу. Так?
— Да, к сожалению, это отпадает. Что ж, тогда возьми, почитай, и если согласен — подписывай. — Майор подает капитану лист бумаги, на котором напечатан текст примерно в полстраницы. У него, капитана Гнедаша, спрашивают, готов ли он добровольно вступить в органы военной разведки, строго хранить доверенную ему государственную тайну, подчиняться установленной в секретном органе дисциплине и выполнять все его требования.
Гнедаш прочел и молча поставил свою подпись.
— Этой фамилией ты подписываешься в последний раз, — сказал майор.
ВЗГЛЯД НАЗАД
…Я сижу в той самой комнате, где стеллажи, и листаю страницы дела… Справки, донесения, наградные листы… А мысль все рвется туда, в лес, в замаскированную землянку, где с тревогой ждут рассвета те двое. Ведь можно, можно представить себе, как свершилось все это. Это же было, было! И вот их радиограммы оттуда, их последний привет родным и, наконец, два загадочных слова «согласно программе». Лишь позже, прочитав боевой приказ, полученный разведчиками перед уходом их в тыл, я понял значение тех слов…
Но до них еще далеко. Впереди три часа до рассвета. Сколько слов еще успели сказать друг другу они — Ким и Клара?
— Клара…
— Что, капитан?
— Попали мы с тобой… в мышеловку. Но у меня-то иного выхода… не было.
— Замолчи!
— Если тебе все-таки уйти в лес… Пусть лучше они обнаружат тебя одну. Скажешь, заблудилась в лесу, заснула… Еще одна легенда, а?
— Не выдумывай. Я-то? К ним в лапы сама? Никогда! Лучше смерть. Ничего не случится. Цепи пройдут над нами…
— Если бы я не был ранен!.. Мы бы с тобой победили целую армию, а?
— Конечно. Мы и сейчас победим.
— Иди к рации, может, она заработает?
— Села. Ну… Что передать? Только коротко, несколько слов.
— Всего?
— Всего…
— Тогда постой… Сейчас передашь две фразы и оставь питание еще хоть на одну передачу, на одну фразу…
— Та фраза будет длинной?
— Нет, не длинной… Два слова. А теперь поднеси огарок, я еще раз просмотрю донесения. Вот… Запасы горючего в танковых частях в районе Барановичей. У них всего на сто километров хода, резервных складов нет, взорваны. Это очень важно…
…И где-то в Москве, в разведотделе заработал приемник и пошли цифры…
И вновь тишина. Что-то тягостна она. Действовать, бороться уже поздно. Или еще рано? Надо ждать, надеяться и говорить.
Эти три часа до рассвета, как ни странно, первые в их жизни часы, когда они вдвоем, только вдвоем и могли говорить не о деле. Там, в лагере, всегда кругом были люди — партизаны, разведчики. И даже когда Клара в неурочное время, случалось, и ночью, приходила к нему с важной шифровкой, Ким настолько углублялся в работу, что подчас, наверное, забывал даже о ее присутствии. Или они вдвоем с Кимом шли на задание. Но тогда была лишь одна мысль — как лучше справиться с ним. А Клара мечтала когда-нибудь поговорить с Кимом просто так, хотя не представляла себе, о чем она может его спросить. Что ж, теперь время есть. Спрашивай. Но она молчит.
— Клара, а почему ты решила идти в разведку?
— Не знаю, очевидно, наследственность. Мой папа в гражданскую был разведчиком. Вернее, он всем побывал. И разведчиком, и комроты, и комиссаром бронепоезда.
— А сейчас он кто?
— Он путеец… В Наркомате путей сообщения работает, начальник отдела…
— Как он тебя отпустил?
— А я сама все решила…
— Значит, ты уже тогда была взрослой…
— Ой, Ким, мне кажется, что это было так давно. Далеко-далеко.