- Там он умер, бедный Филя, совершенно обессиля, где обрыв над бездной крут; там его и закопали, и на камне написали, что ему ботинки жали, но теперь уже не жмут.
- Совершенно обессиля... Грандиозно! Надо обязательно запомнить! расцвел блудливой улыбкой не в меру литературно образованный армянин.
- Критиковать легко, - с целью защиты собственного права на словотворчество заявил Филипп. - Критики, между прочим, - поголовно неудавшиеся писатели и поэты, компенсирующие свою творческую импотенцию своеобразным суррогатом насилия над более одаренными личностями.
- Эк ты завернул! Сразил наповал. Значит, ни Мережковским, ни Писаревым мне уже не быть. - Генрик огорченно махнул рукой. - Ладно, переживу. Не жмут, говоришь, ботинки-то?
- Пока лежу, нет. Но вставать страшно!... Надеюсь, за нами будет машина?
- Увы тебе, мой бедный одаренный друг! Обратно - тоже бегом. Отдыхай! Пять минут мы еще подождем, так и быть.
- Эй, эй, постой, как бегом? - Голос Филиппа окреп и приобрел возмущенные интонации. - Мне Волк сказал "на десять километров", не на двадцать!
- Тебя же предупреждали: Волк - страшный человек, особенно для новичков. А как он бегать любит!... Ладно, черт с тобой, подождем, ну... восемь минут. Пожуй пока. - Генрик бросил на грудь поверженному Капралову твердый брусочек в яркой упаковке. - Прессованные сухофрукты, обогащенные витаминами и аминокислотами. Вода-то есть?
- Угум. - Филипп уже набил рот, и разговаривать внятно не мог.
ГЛАВА 6
Фиолетовая кошка
Фиолетовую мышку
Посадила спозаранку
В фиолетовую банку.
Лора Майуайф
Как я дотащился обратно - это для отдельного рассказа тема, рассказа трагического, унылого, постыдного и смешного одновременно. Ребята сначала почти несли меня на себе. "Лучше здесь пристрелите!" - хотелось вскричать истерично, с грохотом падая в пыль. Я хромал, сжав зубы, и молчал.
Километра через два такого вот мучительного, грешно сказать, бега разглядел я впереди нечто, матушке-природе откровенно чужеродное. Урбанизмус какой-то. Предмет отдаленно напоминал одну из половинок рассеченной надвое - вдоль пары противоположных ребер - восьмигранной пирамиды. Удивительный агрегат был довольно крупен, раскрашен в маскировочные цвета и висел невысоко над дорогой, обратив к ней слегка отвислое серебристо-голубое пузо, а к небу - четыре бугристые грани. Вместо острой вершины пирамида имела округлую головку недвусмысленно физиологичных форм, изумительно причем похожую на прототип... Даже цветом.
Рядом с машиной сидел на корточках небритый мужичок с ноготок и смолил цигарку.
Четвертый взвод радостно загомонил: "Петруха, избавитель ты наш!" - и взапуски помчался к средству передвижения - ничем иным удивительный предмет быть, по-моему, не мог.
Петруха, не выпуская цигарку изо рта, улыбался, морща маленькое, сплюснутое в горизонтальной плоскости личико, и смешной скороговоркой отвечал:
- С вас компот, лоботрясы! Я сегодня на целых двести метров дистанцию вашу хренову сократил. Только куратору ни гу-гу, добро?!
- Добро! - орали довольные солдатики и взбегали по откинутому широкому пандусу в недра чрезвычайно кстати объявившегося транспорта.
- Признавайся, дядька, ты знал, что он будет здесь? - гневно возвысив голос, спросил я Генрика.
- Точно подмечено, дружище, - осклабился сержант-инсинуатор. - Знал. Петруха всегда транспортер загодя подгоняет, ни разу еще ждать не пришлось.
Я схватил его за руку, повернул к себе и от всей души гаркнул в радостную усатую харю... Н-да, вспоминать совестно, что я тогда гаркнул.
Он перестал улыбаться и сказал: "Твою тоже".
Потом я, конечно, попросил у него прощения. Он попыхтел-попыхтел, да и простил. Доброй он все-таки души человек, мой Генка, - отходчивой души, незлобивой.
"Фаллоплан" домчался до базы минут за пять.
Водитель, Петруха Меньшиков, балагурил всю дорогу, то и дело отрываясь от штурвала и поглядывая на нас. Мне все время подмигивал. А я сидел, прижатый страховочным корсетом к удобному кожаному креслу, тупо изучал прямоугольную пачку запасных обойм к карабину, которая терла мне спину во время марш-броска, и страдал. Мало мне испытанного унижения, так еще и жрать хотелось, как из пушки, мозоли болели, а мозги неотвязно терзала мысль: "Почему, почему, скажите на милость, ребята так конкретно меня "сделали"? Как ребенка малолетнего. Как древнего хрыча, затесавшегося в компанию олимпийских чемпионов. Почему?"
Ответа не было.
Пришвартовав транспортер прямо к порогу казармы, Петруха напомнил про компот, и машина бесшумно отплыла прочь.
- Сперва в столовую или в санчасть? - поинтересовался ехидно Генрик, когда я закончил плескаться под душем и выполз в коридор.
- Жрать! Жрать, хавать, рубать, метать... ну, и так далее! - пламенно блестя голодными глазами в поисках чего-либо съедобного (а хоть бы и Бобика) воскликнул я. - Мозоли подождут.
- А Вероника?
- Надеюсь, подождет и она, - сказал я. - Если не хочет быть съеденной заживо.
После завтрака Генрик торжественно преподнес мне маленькую бесцветную пастилку:
- Загружайся, братишка!
- Хотелось бы прежде узнать, братишка, какова природа сего замечательного фрукта. - Я с подозрением уставился на грушевидную капсулу.
- "Полижинакс" это, - пошловато сострил Мелкий.
- Гормоны?.. - воспротивился я, глядя, с каким азартом сгреб этот монструозный подопытный кролик биохимии свою порцию дьявольского зелья. - В задницу!
- Не, "Полижинакс" не в задницу, - снова пошутил Мелкий, топорща бороду в непристойной ухмылке.
- Даже не предлагай, - отгораживаясь от подозрительной фармакопеи растопыренной пятерней, сказал я Саркисяну. - В моем нежном возрасте травиться всяческой гадостью, знаешь ли, совсем не годится. Да и для импотенции я еще слишком молод.
- Помилуй, Капрал, какие такие гормоны-мормоны? - вполне искренне удивился Генрик. - Павлуша, да помолчи ты, охальник!
Мелкий, приготовившийся сказать еще какую-то пакость, загоготал, щедро брызжа отравленной "Полижинаксом" слюной.
А Генка развел передо мною красочную пропаганду, живописуя, какая замечательная штука эта сома. (Сома, ага. Должно быть, прямые поставки из Валгаллы.) И адаптоген, дескать, она, и стимулятор. И метаболизм ускоряет, и шлаки выводит, и раны врачует. Неделька приема - глядь, ты уж супермен: химизм обменных процессов изменится кардинально, нервные сигналы мощнее станут и вдвое быстрее по нейронам побегут. Реакция, следовательно, возрастет, и выносливость тоже, и сила, и способность организма к регенерации. Совершенно безопасная штука и крайне полезная для выживания в бою. Глотай ее, значит, любой и всякий без боязни. А что скопцом в итоге не станешь и рак не заработаешь, так это он, Генка, клятвенно обещает и даже божится. Землю, мол, горстями есть готов, вот как о моем благе печется!