– Тогда действуй.
Повертев в руках карабин, Филипп обнаружил с внутренней стороны приклада довольно глубокую впадину, имеющую на дне кнопку. Кнопку прикрывала предохранительная скоба. Магазин был отсоединен, ничего опасного произойти не могло, поэтому он без раздумий сместил скобу вбок и нажал на кнопку. Плавно, словно кассета из видеомагнитофона, из торца приклада вынырнул параллелепипед размером с сигаретную пачку.
Филипп ухватился за его шершавые от мелкой насечки бока и уверенно потянул. Параллелепипед, для порядка поупиравшись мгновение, подался.
– Неплохо получилось, – похвалил Генрик.
Батарея, в отличие от карабина, была холодной, почти ледяной и довольно увесистой. Обратно «Дракон» всосал ее, как гурман моллюска.
Филипп накинул ремень, примерился и коротким движением руки забросил карабин за спину. Оружие перекочевало туда с удивительной быстротой, не болтаясь и не колотя по затылку, локтям, плечам. Обратно карабин переместился еще скорее, стоило всего лишь повести плечом. Вещь!
Едва не облизав карабин, обнюхав его и огладив, Филипп пришел к выводу, что «Дракон» на порядок круче всего, из чего ему приходилось стрелять. На порядок, а то и на два! Тяжеловат, это есть. И все равно, Филиппу просто не хотелось выпускать его из рук. Маньяк прикоснулся к предмету вожделения.
– Гена! – взвыл он. – Когда идем пробовать?
– Прямо сейчас. Держи! – Генрик протянул магазин.
Патроны больше всего походили на маленьких кальмаров с плотно сжатыми щупальцами и толстенькими каплевидными брюшками.
Филипп загнал тяжелый, граммов около семисот, магазин в приемник, перевел рычажок предохранителя в положение «походное», и воины Легиона отправились в тир.
– Боекомплект магазина – тридцать два снаряда. «Дракон» рассчитан только на одиночный или полуавтоматический огонь. Последний – с темпом два выстрела в секунду, – рассказывал по пути к тиру Генрик. – При той возможности наведения на цель, которая имеется, большая скорострельность просто не требуется. Практически каждый выстрел знаменуется попаданием. Зато расход боеприпасов, резко возрастающий при автоматическом огне, сводится к минимуму.
«Был, ох был у Больших Братьев военный опыт. Обширный и совсем недавний. Сколько бы они не заявляли об обратном, – подумал Филипп. – Встретить бы Игоря Игоревича сейчас!»
Для стрельбы в тире по понятным причинам снаряды полагались не боевые, а учебные, заполненные яркой голубой краской.
– Передвигаться только на отрезке рубежа ведения огня, – предупредил кругленький, жизнерадостный сержант, начальник тира. – За желтую полосу не заступать! Понято, салага?
– Так йопть, дедка! – уронил небрежно Филипп.
Тир воспроизводил участок хвойного, заваленного буреломом леса. Филипп поправил очки, заменяющие прицельную оптику шлемного щитка, присел на корточки и замер.
Из-под толстой суковатой валежины прямо на него выметнулась темная фигура. «Пап», – выдохнул «Дракон» еле слышно, и на стремительной четырехногой торпеде появилось яркое лазурное пятно.
– Мишень поражена, рана смертельная, – прокомментировал невидимый наблюдатель.
«Так-то», – подумал Капралов и двинулся вдоль разрешенной границы. В глубине леса что-то задвигалось. Он выстрелил опять. Снова попадание! «Пошла потеха!», – обрадовался Филипп.
И потеха пошла.
Объемные, подвижные чучела онзанов выскакивали из самых неожиданных мест, перемещались, уклонялись, едва ли не «качали маятник». Давно уже Филипп не получал такого удовольствия от несерьезной, в общем, стрельбы. Особенно интересно стало, когда лазерный прицел «отказал» и пришлось палить по старинке, пользуясь обычным диоптрическим.
– Ты еще на полигоне не бывал, – многозначительно заметил Генрик в ответ на его восторги.
Все мишени до единой Филипп завалил с первого выстрела, уложившись в «отличное» время. Похвалы от Генрика и начальника тира он воспринял, как должное. С таким-то, дескать, ружьем, да мазать?!
Почти с болью оставив ставшего родным «Дракона» в арсенале, поскуливая «Куда опять?.. Давай, Ген, лучше еще постреляем», он потащился за Саркисяном.
– Перетопчешься. Боеприпасов на тебя не напастись. Да и закусить надобно, – сказал Генрик, похлопав себя по нижней трети весьма нехилого торса. – Пора, брат, пора!
– Опять закусывать! Да сколько можно жрать, скажи на милость? – Изумлению Филиппа не было предела. – Куда в тебя влезает?
– Погоди, паренек, пройдет день-два, сам станешь первым объедалой взвода, – меланхолично отреагировал Генрик.
– Сомневаюсь. Но спорить со старшим по званию, разумеется, не стану. Ибо грядущее сокрыто для меня мраком, за коим всякое быть может. А пока, если не возражаешь, я навещу санчасть. Есть там, знаешь ли, одна девочка… Славная такая, светленькая… В свете твоего трагического опыта это посещение, мне кажется, самое насущное дело. Именноэто, а вовсе не прием пищи.
– Какого трагического опыта? – Генрик от изумления даже придержал на мгновение свой размашистый бег к вожделенной кормушке.
– С мастурбацией, – прошептал ему Филипп в самое ухо. – От которой шерсть на ладонях.
Генрик фыркнул и пихнул его в бок.
– Шутник, ха-ха. Ох, и оторвет Бобсон хозяйство твое беспокойное! Он, знаешь ли, Веронику уже полгода обхаживает. Всех переплюнул. Терпеливый…
В голосе Генрика Филиппу почудился намек на разочарование.
– И тебя переплюнул?
– И меня. Ты ведь не думаешь, что я мог пройти мимо нее без единой попытки склонить к близкой дружбе? Некоторое время даже надежда какая-то появилась – это когда она ко мне на колени стала забираться. Потом выяснилось, что у Больших Братьев и их прекрасных сестер представления об интимности несколько отличаются от наших. Посадка на колени, к сожалению, не значит ничего. Вот так-то, господин Жуан!
– Ты, значит, попытался, а мне нельзя? Друг, называется! Иди уж, компенсируй свое фиаско калориями!
Вероника на этот раз была одна: ни собаки, ни начальника обоза.
Филипп сходу ударился во все тяжкие: врал, хвастался, осыпал ее комплиментами и стихами. Бросал под ноги цветы, сорванные по пути, сетовал на судьбу, не сведшую их раньше, и радовался шансу, выпавшему им сейчас.