Вслух же я только промычал невразумительно. Пусть как хочет, так и понимает.
Каптерка была как каптерка. Точь-в-точь как у нас на заставе. Везде бирочки, таблички, порядок и вроде даже запах гуталина. Каптенармус, тот и вовсе был родным братом всех старшин и прапорщиков, встреченных мною на жизненном пути. Как он корчился, бедняга, когда выдавал мне штатный набор! Словно со своим расставался, с последним!
И понять его было можно. Столько вещей для одного служивого, наверное, и в самой распоследней Буржуинии не полагалось.
Связка белья. Связка носков. Два комплекта зеленого трико, первый — повседневный, однотонный, второй — камуфляжной расцветки, полевой. Берет, — не малиновый, правда, такой еще заслужить надо, — пятнисто-зеленый. Ботиночки типа “хаген”, или, по-простому, “говнодавы” — со шнуровкой по колено и ло-мо-вой подошвой. Ранец (“Спальник — внутри”, — буркнул каптенармус), ремни разные, фляжки-фонарики, тесак в ножнах, весьма смахивающий на “Бобр-1”*. Шлем с прозрачным забралом, какая-то штуковина, похожая на крошечный микрокалькулятор с прочной крышкой и ремешками для крепления на руке, комбинезон — вроде бронежилета со стегаными штанами. А напоследок — широкий чешуйчатый браслет.
* Бобр-1 — нож-мачете, разработанный для российских спецвойск. Позволяет копать, колоть, рубить, резать. Имеет: стропорез, двухрядную пилу, линейку, угломер, отверстие под гаечный ключ, гвоздодер, отвертку на гарде, вкручиваемые шипы для использования в виде “кошки” или кастета, 5 метров прочного шнура на рукоятке. Законцовка рукоятки — молоток. Клинок имеет габариты 260х90х5мм и вес 0,67кг.
— Личный, — пояснил “старшина”. — Зайдешь в санчасть, там перепишут на него все твои медицинские характеристики. Носи на правой руке не снимая — будет по чему опознать, если, ядрёна, башку оторвет.
Успокоил, значит. А если, ядрёна, руку тоже оторвет?..
Я сгреб все в кучу, притянул ремнями к ранцу и забросил на плечо. Тюк получился не только объемный, но и тяжеленький.
— Когда смена белья? — деловито поинтересовался я.
— Какая такая смена? Что я тебе, ядрёна, еще и подштанники переодевать должен?! — поразился он, и без того смертельно угнетенный безвозвратной разлукой с новенькими шмотками.
— В ванной комнате есть специальная корзина, туда и бросайте по мере загрязнения, — прошептал мне Игорь Игоревич, подталкивая к выходу. — Чистые вещи вам будут приносить по пятницам.
На улице он вздохнул с облегчением:
— Не люблю я здесь бывать! Осуждаете?
— Да вы что? Как можно? — вполне искренне удивился я его вопросу.
— Спасибо, Фил! — так же искренне поблагодарил он. — Ничего не могу с собой поделать, столько лет пытаюсь привыкнуть — и никак!
— Зажуем это дело? — спросил я. — Лучше способа нет, вы уж поверьте!
— Зажуём! — согласился он. — Только сперва зайдем в казарму, вам следует переодеться.
По пути я мял пальцами ткань трико. Толстая, очень мягкая и гладкая. Скорей подходящая для зимы, а не для здешних парниковых условий. Вопрос личного комфорта и теплового баланса в одежде меня порядком озаботил, и я не преминул полюбопытствовать, не жарко ли солдатикам разгуливать в такой форме.
— Вы вот, гляжу, не носите, — сказал я Игорю Игоревичу.
— Я не ношу, потому как не положено, — молвил он. — Я же лицо наполовину гражданское, административный работник, так сказать… А жарко не будет. Материал, из которого изготовлены все предметы одежды и обувь, имеет самые высокие показатели по любым параметрам. Это вообще-то даже и не ткань в общепринятом, “мануфактурном” значении, а сложный комплекс из натуральных и синтетических волокон, с кордом из металлопластовой нити и капиллярным каркасом поддержки искусственного микроклимата. Подобное трико — весьма популярная одежда среди наших ученых-натуралистов и разнообразных любителей экстремальных видов отдыха: альпинистов, спелеотуристов и прочих покорителей природы. Уверен, понравится и вам.
— Надеюсь, понравится, — сказал я.
Трико пришлось мне впору. Вторая кожа! Комфортно и удобно. Ботиночки были и вовсе превыше всяких похвал — легкие, мягкие (несмотря на то что в подошву заложена металлическая пластина, что я сразу разглядел опытным глазом) — спал бы в них, не снимая.
Я собрал волосы в хвост, нахлобучил берет, выдвинул нижнюю челюсть вперед, глянул на себя в зеркало… и остался доволен. “Дикий гусь!” Можно в кино сниматься. Еще бы ружжо пострашнее да “лесной” грим на рожу.
Повертел браслет. Карманов на форме не было, и я, недолго думая, застегнул его на правом запястье, как старшина велел. Он словно врос в руку. Вот и славненько! Микрокалькулятор я приладил на левом запястье — взамен “крякнувшей” “Монтаны”.
“Теперь проводим Игоря Игоревича на кормежку, а сами — в санчасть, к Верочке!” — решил я и воодушевленно запел “Окрасился месяц багрянцем…”. Допев до “…давно я тебя поджидал”, понял, что выдвинутая челюсть здорово мешает полноценному исполнению, и примолк. Все равно дальше — грустный финал, ну его к лешему!
Возле входа в столовую я предельно страдальческим голосом охнул и энергично застучал себя по лбу ладонью:
— Как же я мог забыть? Игорь Игоревич, простите вы меня, изувера, Христа ради! Я же должен еще браслетик зарегистрировать. Где была моя скудоумная голова раньше? Ну да не беда, я сейчас, быстренько! — и бросился бежать.
Игорь Игоревич дернулся вдогонку, но сообразил, что никуда не годится такому представительному мужчине и административному работнику вдобавок носиться за хитрым солдатиком — всему гарнизону на потеху, — и махнул рукой.
Был бы на его месте я, так бы рявкнул, что хитрец в штаны бы напустил и обезножел в момент!
К счастью, орнитологи, даже бывшие, люди сдержанные…
Вероника Владимировна меня не ждала, что я понял сразу, стоило взбежать по пологой лестнице к ее вотчине. (“Вот тебе и неприступная крепость”, — растерянно подумал я.) Она чрезвычайно нежно ворковала с Бобиком-вторым — двухметровым рыжим красавцем, с довольно, по-моему, глупым лицом. То есть у Бобика лицо было глупым, а не у Вероники. От счастья, по-видимому: девушка-то сидела у него на коленях — спиной к входу, а значит, и ко мне.
Интересно, сохранил бы в ее объятиях интеллектуальный вид, скажем, я сам?
При виде нежданного гостя бравый Казанова выпучил бесцветные свои глазоньки и стал выглядеть еще смешнее.
— Привет, боец! — сказал я ему. — Веронику Владимировну не видел?
Бобик разинул пасть, но не нашелся, что ответить. А ведь видел ее, мерзавец, только что видел!
Зато нашлась Вероника. Она спорхнула с его коленей и удивленно, но не рассерженно, а с милой улыбкой спросила:
— О, кинолог! Вы на процедуры? Решились-таки?!
Я пал на одно колено и проникновенно выдохнул:
— Из ваших рук — хоть чашу с ядом! Но клизму никогда!
— Это еще кто такой? — пробасил очнувшийся верзила. — Почему не на занятиях?
По тону я понял, что Бобик имеет какое-никакое командирское звание. Очень некстати.
— Новобранец! Рядовой Капралов! — щелкнул я каблуками. — Знакомлюсь с расположением части и прохожу комиссии. Здесь по приказу старшины — заклеймить личный браслет. Разрешите?
Рыжий замялся. Хотелось ему, понятно, вздрючить меня по всем статьям, но близость прекрасной возлюбленной сделала его мягким и великодушным.
— Разрешаю, рядовой. Только быстро!
— Ну, это уж не от меня… — Я протянул браслет Веронике, галантно склонив голову. — Не затруднит?
— Нет. — Она вдруг совершенно очаровательно порозовела. — Я сейчас! — и скрылась за дверью, где находился “пыточный гроб”.
— Откуда родом, рядовой? — без интереса спросил Бобик, равнодушно глядя сквозь меня.
— Петуховские мы, — с готовностью откликнулся я. — Слыхал небось?
Он окончательно похоронил меня среди неприметных сереньких личностей, не стоящих его внимания.
— Ни разу. Дыра, наверное, жуткая?
— Для тебя — наверное, — согласился я. — Для меня — нет. Кому как…