Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

‹…› Стишки – маленький триптих, пришлю в другой раз, а то в конверт не влезет. А еще одно маленькое – переписываю:

Ничто не кажется мне чужим, –
Ни то, что пришло, ни этот режим,
Ни угли в золе, ни звезды во мгле,
Ни на море штиль, ни пыль на столе –
А я пришла сюда, чтобы понять,
Как жить и как умирать.
Но в сад правоты войти не дозволь
Через чужие врата,
Глаза мои – каленая соль,
Душа моя – сирота[63].

Видимо, я – безбожница, ибо верующий не может чувствовать свою душу сиротой, будучи чадом Божьим. И все же я позволяю себе ежеутренне, ежевечерне молиться за тебя и за детей – моих чудных, изумительных внуков. ‹…›

20.4.91

Леночка! ‹…› Папа в больнице МИС – очень хорошей, вчера же вечером его навестила Наташа[64], он уже читал газету и смеялся, по Ириным[65] словам. Так я думаю, что у него что-то заболело, отошло, но его уже сковал страх. А сейчас и страх отошел. Дай-то Бог. ‹…›

Вчера меня посетила с тремя розами молодая поэтесса Элла Крылова, ни тебе, да и никому не известная, но верь мне – талант. Она увидела на кухне твою картину, помнишь? «Кто так чудно написал?» – Это моя Лена, когда ей было 16 лет, – гордо ответила я. ‹…›

Там я тебе переписала стишок, а в этом тоже перепишу, пока никто не придет, хотя все плохо.

1

В младости желала слишком многого,
Потому-то ничего я не имею,
А теперь имею это логово
И окно, где небо заболело,

Заболело, распустилось облаком, –
Вот и мне принадлежит его цветенье,
А полы покрыты пыльным войлоком,
Но и пыль – мое приобретенье.

Пыль – есть перст моих желаний вымерших,
Вот и пахнет она морем несладимым,
Пятками детей настолько выросших,
Что живут под Иерусалимом.

Как далеко… Но не дальше этого
Бело-облака. Да будет Бог им в помощь!
Стержень ручки пишет фиолетово:
«Что отпеть сумеешь – то и вспомнишь».

2

Отпеваю и море, не склонное к эху,
И кувшины, пропахшие детской мочой,
Отпеваю и колокол – донышком кверху
И керамику с первою вербной свечой.

Все вместилища времени я отпеваю,
Все стекло этой жизни, и глину и медь. –
Неужели я в Лету уже отплываю.
Не успев свою грешную душу отпеть.

3

«Но тот, кто себя самого отпоет,
Тот Божьему уху не нужен». –
Окно говорит, да и войлок орет
Так хрипло, как будто простужен.

И вправду, простужен! – в квартире сквозняк.
Москва, тридцать первое марта.
Кастрюля пуста и ржавеет черпак,
И нет – ни вчера и ни завтра.

Но есть это логово, свечка, окно
И облако есть, и минута
Увидеть дождя голубое зерно
На звуке, замешенном круто[66].

Вот видишь, какая графомания! Мать твоя совсем из ума выжила. И хорошо, что теперь вовсе нет времени задуматься – один сплошной быт и недомогание, и тоска «почти физическая по тебе», очень сильно упрятанная в зарифмованную чушь. И посильное мое сопротивление этой тоске.

С понедельника начну обследование – во всех конечностях, в том числе и в голове, какая-то настырная не отпускающая пульсация. Это, к сожалению, не метафора. Однако самого плохого, судя по тому, как я растолстела, быть не может. Уже хорошо, да жаль, что ни во что не влезаю. А на что мне, впрочем, влезать во что бы то ни было, если есть широченный халат, из которого и не вылезаю. Я ведь никуда не хожу.

‹…› Что-то со мной мистическое все же происходит. Не прими меня за сумасшедшую, но помнишь, что происходило, только я бралась за очередную главу о «Музыке»! И на этот раз, когда мне принесли из «Дружбы» талантливо сокращенные четыре первых главы (главного не упустили, хотя кое-каких моих мыслей-разветвлений мне и жаль), и я должна была разыскать все цитируемое: где, когда, на какой странице, – и я взялась отыскивать, – вечером у Семена на ровном месте был длительный сердечный приступ, а у меня все в организме запульсировало. ‹…›

Стараюсь мечтать о всякой ерунде, правда, уже несбыточной: о телевизоре небольшом (те 2 вышли из строя и навсегда). Московский еще кое-как показывает «Время», но оно мне ни к чему. Слушаем транзистор. А так мечтаю о «Панасонике» или германском «Грундике», что ли. Я очень люблю «мелкие» вещевые мечты, они меня как-то отвлекают от окружающего мира, да и, как ни странно – внутреннего. ‹…› Если можешь, пришли мне с оказией зажигалки – 2, 3 штуки. Последнюю потеряла, когда ездила за посылочкой от тебя. Вчера я уже тебя благодарила в письме (дошло ли)? Спичек невозможно достать, хотя и подорожали. ‹…›

63

Опубликовано в «Одиноком даре».

64

Наташа Гилярова, папина падчерица.

65

Ирина Гилярова, экскурсовод в Третьяковской галерее, вторая жена моего папы. Умерла в один день с мамой, 12 марта, только пятью годами раньше.

66

«Триптих заката» опубликован с некоторыми изменениями в «Одиноком даре» и «Эхе». Кстати, день смерти С. И. Липкина придется на 31 марта. Это все мамины истории с цифрами…