P. S. Леночка моя! От полного отсутствия какого-либо присутствия в магазинах что-нибудь тебе купить и послать ну просто с отчаяния посылаю тебе эти вырезки. У себя не оставила экземпляра. Я же не завожу архива, вот и «Юности» № 11 с моими стихами у меня и вовсе нет. Больше нигде публикаций не будет, ничего не отдаю, на просьбы не откликаюсь. Кличут еще из журналов, а книги нет как нет. Но это все чепуха.
Одна маленькая публикация – «Новый Мир» 6. Большая публ[икация] «Знамя», а еще отзывы обо мне. Это все Семен аккуратно сохранил, и я тебе высылаю. Не лгу – «суета сует». ‹…›
37. Е. Макарова – И. Лиснянской
1 мая 1991
Берн, 1 мая. Дорогая моя мамочка! Пока Галя[67] в университете, я сижу в довольно-таки провинциальной столице Швейцарии, читаю «Литературную газету» в кафе, как Ленин в Цюрихе когда-то, тем более что 1 мая, узнаю, что Киргизия теперь пишется Кыргизия, что умер наш сосед по Красновидову, тот, с палочкой, Иосиф Герасимов, – все как-то странно. Вчера мы с Маней приехали из одной открытки с видом на Цюрихское озеро и снежные вершины гор в другую открытку, цветную, с виноградниками близ Лозанны. Франкфурт и Фридл далеко, Израиль и того дальше. Вечером пели с Галиной под гитару твои стихи, оказывается, я многое помню наизусть. Манька играет с детьми, я пытаюсь войти в ум, то есть снова и снова понять, где я, что я и как жить дальше в разнообразии и разнонаправленности.
После двух дней, проведенных у Адлеров[68]. В их доме сотни рисунков Фридл, куча Иттена[69], Зингера, чуть ли не весь Баухауз представлен в трехэтажном здании, смотрящем окнами на озера и горы, на облака и снежные вершины, на какие-то немыслимые красные и зеленые деревья, на кусты магнолий – каждый лепесток с мою ладонь, – Адлеры не хотят вспоминать о прошлом. Им – по 70 лет, у них в Цюрихе (в доме, где жил Ленин!) музей математических игр и головоломок, а в Визене – дом, сад, природа, им хочется избавиться от работ Фридл (не всех, конечно), дети не интересуются, на что хранить? И я, сидя на берегу озера, уходящего в перспективе в ущелье, думала, что, может, и мне бросить Фридл, бросить все свои изыскания, уехать куда-то и писать прозу, – может, это было бы и умнее, и разумнее, и полезнее для моей натуры, но чувство от этой мысли у меня такое, как бы сказать, предательское, о том, что все вообще надо менять, в том числе и семейную жизнь. Но эти революционные идеи посещают только в праздности, сейчас считается, что я отдыхаю, но это не выходит, все волнует, все, что ни бросается в глаза, каждая ветка зацветающего винограда действует на нервы, все хочется запомнить, все унести с собой, и этот крутой спуск по средневековым камням сквозь ряды виноградника к берегу озера, ты идешь, и чем ниже, тем дальше от озера, за одним ярусом открывается другой, а кажется сверху, что все озеро совсем рядом.
Швейцария действительно страна сумасшедшей красоты. Галя говорит, что здесь скучно. Не знаю. В ее доме все по-русски, но так по-русски, как бывает за границей.
Мамуля! Посылаю тебе большой костюм на лето, м.б., влезешь?! Остальное – с Наташей Д., деньги тоже.
38. Е. Макарова – И. Лиснянской
10 мая 1991
Мамочка, это просто ужас. Каждый день звонила из Франкфурта – потом мне Лиза Руге[70] объяснила, что дозвониться до СССР – дохлый номер. Выставка вышла плохая, немецкий каталог красив, в нем нет даже моего имени, название мое, а автор – директор еврейского музея Хойбергер. Смешно? Что прекрасно – видела многих, главное – Эдит Крамер[71] из Нью-Йорка, она привезла с собой еще двоих людей из Швеции, которые заинтересованы взять выставку туда. Маня все время рисует, Эдит Крамер восхитилась ее рисунками на салфетках. Сейчас завтракаем – и на поезд в Швейцарию. Тут, в отеле, увидела четырех гэбешников[72], стало мне так жутко, скорее на поезд!
P. S. Папе – ботинки и носки, тебе – духи и сигареты.
39. Е. Макарова – И. Лиснянской
Май 1991
Дорогие мои мамочка и Семен Израилевич! Сегодня мы с Маней провели весь день с Рыбаковым и Таней[73], а потом за нами приехали Билл с Лисой, мы ходили в итальянский ресторан и есть мороженое. Мы плавали, обгорели, все было как-то чудесно, кроме одного – рассказов о Советском Союзе. Трудно в Раю слушать про Ад – тяжелая, какая-то мазутная информация на берегу синего Средиземноморья.
69
Иоганнес Иттен, учитель Фридл, теоретик нового искусства и педагог. Получил всемирную известность благодаря сформированному им учебному курсу Баухауза, так называемому форкурсу, который лег в основу преподавания изобразительного искусства.
71
Эдит Крамер, урожденка Вены, художница, одна из родоначальниц дисциплины «арт-терапия», ученица Фридл Дикер-Брандейс, сыгравшая огромную роль как в моей судьбе, так и в процессе становления Мани. С 1938 года жила в Нью-Йорке, в 2003-м она окончательно перебралась в Австрию, в дом на берегу озера Грундлзее в Альпах, где прожила до самой смерти.
72
На самом деле, услышав за завтраком в гостинице русскую речь, я вспомнила, что у меня с собой лекарства, которые нужно отправить маме, и направилась к столику, за которым сидели эти четверо, двое из них оказались теми, кто допрашивал меня в помещении за паспортным столом в Шереметьеве в 1988 году. Я возвращалась из Праги с документами сидящего тогда в тюрьме Вацлава Гавела, которые я обещала передать по назначению. Теперь я знаю, кто следил за мной в Праге и кто на меня донес. Допрос был долгим, меня обвинили в подрыве моста дружбы между Чехословакией и Советским Союзом. Эти два мерзавца, не получив от меня информации о том, от кого и кому я везла документы, пригрозили мне большими неприятностями и свою угрозу исполнили. Я чудом осталась жива. Понятно, что, увидев их за столиком, я решила немедленно покинуть Франкфурт. Бедная Маня тогда так и не поняла, что случилось.