Прочла твои стихи в «Горизонте», спасибо Сереже Тартаковскому[110], он прислал. Некоторые я знала, некоторые прочла здесь. Очень хорошо, но так грустно!
Все проекты провалились по очереди. Выставка детей – сначала, резоны – слишком дидактично, смешно даже обсуждать всерьез эту мотивировку. Потом еще что-то, я уже не помню, а с деньгами на выпуск книги – ввели какие-то еще правила, а я было намылилась собирать сборник. Но это еще, может, и не окончательно. С Арадом[111] встреча не состоялась пока, то погода на него влияет, то простужен. Словом, такая полоса.
В результате образовалось настоящее время, с далекими будущими перспективами. Я села писать что-нибудь протяженное, пока это в форме или пьесы, или сценария. Главные герои – Фридл, Вилли, а остальные вымышленные, многие – персонажи ее картин, также участвуют ее пейзажи в виде «пространства действия» и пр. Времена – равные. ‹…›
Небольшую повесть, которую я написала после Москвы, «Обсешн», что значит «Идея фикс» или «Идея-наваждение», – я давала почитать Серманам, они пришли в восторг. Но пока я не собираюсь ее печатать. Серманы посоветовали послать во «Время и Мы», там платят, но я не раскачалась. Как-то нет у меня в заводе продавать вещи, а надо научиться. Клавдия[112] получила мои две тысячи долларов за книгу, она выйдет летом. Клавдия считает, что успех обеспечен, что она продаст эту книгу в разных странах, а сама сядет за следующую, израильскую. ‹…› Вчера я читала лекцию для советских, которые здесь изучают иврит, чтобы преподавать его потом по стране. Когда я спросила их про Терезин, что они знают об этом лагере, то они ответили, что знают про Фридл и детские рисунки. Мне это было приятно. А одна девушка спросила, та ли я Лена Макарова, которая написала «Переполненные дни»? Была восхищена, что – та. Она сказала, что они (кто они?) зачитывались этой книгой. Она – из Воронежа. Так что, как ты понимаешь, я пришла домой весьма довольная, как лекцией, так и своей известностью. Иногда действительно приятно бывает узнать, что где-то бродят твои книги и Фридл.
Получили японский фильм. Совсем не то, что я ожидала увидеть. И дело не в том, что в фильме меня показывают несколько секунд, а в том, что он вышел таким нормальным европейским просветительским фильмом для масс, это обидно, все мои усилия были направлены против этого. Видно, массовая культура сильней всяких утонченных видений. Но я не безумно огорчилась. Если они не уничтожили те 24 часа отснятых, можно будет что-то еще сделать, я напишу им.
Дети хорошо. Федя переводит на русский французский фильм про катастрофу для кибуца «Борцы Гетто». Зарабатывает. Манька изо всех сил рисует, написала пять стихотворений на иврите. Здорово, что у нее прекрасный русский и она свободно говорит, читает и думает, наверное, на иврите. Забавно, что даже со своими подружками, Лизой и Аней, она по телефону говорит то по-русски, то на иврите и русский не коверкает вставлением в него ивритских слов.
‹…› Пьесу вчерне дописала. Сяду за нее снова, пусть пройдет время. Эта зима оказалась очень сложной, очень какой-то нескладной, каша во всем, и в работе, и в жизни.
Слышала о тебе передачу Татьяны Бек, неглупо, и очень приятно общаться с тобой таким странным образом.
70. И. Лиснянская – Е. Макаровой
Февраль 1992
Доченька! Милая моя! Солнышко мое! Надеюсь, что ты все-таки помогла выглянуть солнцу над заснеженным Иерусалимом. Мне же ты так помогаешь жить – каждое письмо от тебя – торжественное событие, хотя часто и горькое. Спасибо тебе и за деньги, и за лекарство. ‹…›
У нас вышло по книге стихов. Могу сказать твоими словами: «писатели меня почему-то не любят», и, конечно, как ты правильно замечаешь, не из-за зависти, я их не интересую. Перестаю интересовать и периодику. А рядом со мной Липкин, к которому приходят поклониться как молодые, так и старые поэты и т. д. Почти не проходит 2–3 дней, чтобы его имя не мелькало в прессе. Завидую ли я? Нет, просто констатирую. Страдаю ли я – да, и очень, в особенности терплю от тех, кому по наивности или по переоценке себя дарила книгу. Благодарят только Семена, я уже привыкла и все-таки удивляюсь: нужна хотя бы элементарная вежливость. Отзывы на меня (знаю уже два случая) редакциями отклоняются так: «Она нам не нужна». Только Т. Бек обо мне поговорила однажды, но в написанном виде была статья отклонена везде.
‹…› Так что же с нами, доченька, происходит? Я объединяю нас, но не так, как Семен: «Все мы уйдем, все забудемся». Это «мы» предполагает только «ты». Ибо вот я легко и, не кривляясь, могу заявить о себе: я – бездарь, но почему тогда мне так больно, когда это либо говорит мне кто-нибудь в лицо, либо даже делает вид, состоящий из этих слов? Так что, поверь мне, я как-то фатально, трансцендентно ощущаю эту связь с тобой. А что хорошее есть у нас? ‹…› Что нас еще неразрывно связывает? И я, и ты счастливы, когда пишется. Для меня это блаженство всегда было сильней другого блаженства. Но ради того, как я в эту неделю, ради одной этой недели вдохновенной, готова я все остальное время переживать неприятие, молчание, особенно собственное.