Пройдя сотый кордон, я поздоровался со Стариком – это был мужичок лет шестидесяти – раньше он работал в метро уборщиком. Но после этого, мне снова начало чудиться что-то ужасное. В ушах снова зазвенел этот кошмарный рёв. Я решил идти до конца, не обращая внимания на другие посты и людей. Моя голова раскалывалась от шума, перед глазами все плыло, я весь вспотел и еле перебирал ногами.
После экспериментальной бомбы, что была скинута на наш город, люди начали заражаться словно чумой. Правительство жгло здания, жителей, а те, кто спасся – находился в тот момент в метрополитене, либо совсем близко. Никто не знает состав яда, но правительство, вернее то, что осталось от него, приносило в убежища под землей капсулы, упакованные в металлические коробки без названий. Целый год нас содержали как крыс, а мы и рады. Но затем поставки прекратились. И тогда начался настоящий хаос – люди окончательно сошли с ума и пошли войной на всех, кто вставал на их пути. Именно в этот момент многие стали жить наверху, стали мародерами или просто сгнили в одиночестве без еды, воды и вакцины. Люди сумели сохранить часть запасов капсул, спрятав от глаз долой, но далеко не все до этого додумались, поэтому многие умерли спустя полгода или год после окончания поставок. Большинство решило остаться под землей и не вылезать наружу – среди таких был и я. Но одержимый глупой идеей и надеждой, я почувствовал свободу за долгое время и решил в одиночку отправиться на поиски своей семьи. В последние годы я не жил со своей матерью и отчимом, но часто приезжал в гости и играл с младшим братом, которому тогда было всего десять лет. Проделав долгий и безумный путь в несколько дней и ночей, я подошел наконец к нужной пятиэтажке на окраине города: она была черного цвета от огня, окна давно отсутствовали, а сам дом стоял под каким-то странным наклоном, будто бы от землетрясения. Зайдя внутрь, я снял с лица платки и тряпки, которыми я обмотался перед вылазкой и поднялся на четвертый этаж, к маминой квартире. То, что я увидел внутри должно было быть ожидаемо – сейчас я это прекрасно понимаю, но тогда, увидев лишь кости, разбросанные по комнате, я сел на обуглившийся пол и заплакал. Заплакал как ребенок, ибо не мог поверить в это. Да, я не видел их около полутора лет, но я жил все это время с надеждой, что они сумели, спаслись. Если бы квартира была пуста, я бы и дальше верил в то, что они целы и просто убежали далеко отсюда. Но остатки, которые когда-то были любимыми людьми, кого я любил больше себя… Только родных мы можем любить больше себя самих. В жизни никогда не будет дороже матери или отца, брата, сестры. Это очередные животные инстинкты, избавиться от которых нельзя, да и не нужно вовсе. Человечество упивается своим же самоубийством и затем страдает, обвиняя во всем Бога и высшую кару. Да, ничего нового. Все слишком банально. На полу валялась фотография. Я протер ее: Мама улыбается, обнимая меня и моего брата, которому тогда едва исполнилось 5 лет, а я решил поиздеваться над ним и подставил ему рожки. Его звали Андреем. Да, Андрей. У него был такой взрослый взгляд. Как и у мамы, у него были прекрасные синие глаза. Я убрал фотографию в нагрудный карман куртки, просидел около часа, собрался и пошел обратно. В метро.
А вот и четырехсотый метр. На каждом посту до пятисотого сидел лишь один человек, которого сменяли раз в десять часов. Свет повсюду начал потихоньку угасать. Я зажег фонарик, прикрепленный к голове и пошел дальше вглубь. Этот туннель был необычен: идя по нему, ты спускался все ниже и ниже, так как он был проложен с сильным уклоном. Уходя еще дальше от станции, сырость становилась все более осязаемой, а количество капель, падавших с потолка и стен, лишь увеличивалось. Пока я шел, холодный, скользкий ветер проносился взад и вперед, а аккомпанировало ему какое-то мертвенное завывание, исходившее из глубины. Если оказаться тут впервые, можно было уверовать в существование подземного монстра гигантских размеров. Но на деле, это был лишь обычный сквозняк, гулявший тут всегда.