Вы видели, наблюдали по телевизору, как яростно за нее, за эту доктрину, держится Маргарет Тэтчер. Да и все милитаристы на Западе. А мы-то как раз принцип равновесия на страхе отвергаем и, что главное, вносим одно за другим самые смелые предложения, чтобы только всем нам отказаться от рискованнейшего балансирования над бездной. Не только потому, что они нас могут уничтожить, и что нам пришлось бы в ответ целую страну тоже уничтожить — всех, и правых, и виноватых. Но что самое страшное, неизбежен обмен таким количеством боеголовок, когда убиты будут и все другие народы, страны — убьем всё живое.
«Первый удар», если он случится, — это тысячи и тысячи боеголовок, по нескольку на каждую из ракетных шахт противника. А это уже неизбежно — ядерная зима, как подсчитали ученые. Это радиация (тем более, если учитывать и разбитые атомные Чернобыли), от которой не спастись и стране-агрессору. То есть они тоже обречены на еще более мучительную смерть. Но что самое главное — и всё, что есть живого на Земле, обречено на гибель.
Вот то место из «Московских новостей»:
«Оно может и напугать — новое мышление. Непростая это вещь додумывать до конца мысли термоядерного века.
Случился у меня разговор с командиром современной подводной лодки.
— А вам не жутковато сознавать, какая космическая мощь под рукой?
Ответ: — Кому-то надо, раз это существует. Надо лишь удерживать себя от лишних мыслей.
— Ну, а если представить, — спешил я выяснить всё за один раз, — что те, у кого доктрина, допускающая первый ядерный удар, нанесли его? Или же случайность, ошибка, но полмира накрыл огненный смерч. И от вас зависит: ответить или нет?
Сразу отозвались присутствующие за столом женщины:
— Конечно! Они же нас, они вон всех убили!
Эти поспешные голоса — из той, из прошлой войны, доядерной.
Хозяин же ядерной подлодки молчал. Потом спросил у
меня:
— А вы нажали бы?
— Я — нет. А иначе сгубите ли человечества добили бы его моими руками. Моим вторым ударом.
И, кроме того, вспомнил и напомнил я: возмездие всё равно их настигнет и без ответного удара — в виде смертельной радиации от их же собственных боеголовок до разбомбленных атомных реакторов
— Я всё равно промолчу, — сказал человек военный, — никто, а тем более они, не должен знать, как поступлю я.
Да, мы не хотим участвовать в убийстве человечества, ни в первом, ни во втором, ни в каком еще ударе участвовать, потому-то мы за полную ликвидацию ядерного оружия, готовы и с облегчением расстанемся с ядерной „мощью“, нас ничуть не радуют раковые псевдобицепсы, мы не держимся за статус ядерной державы — все наши предложения, моратории, практические шаги навстречу другой стороне говорят сами за себя».
Так кого пожалел автор статьи? Неужто тех, кто ударил бы по его народу? Да нет же, далекого и, может быть, последнего на земле бразильца или австралийца, а точнее — гомо сапиенс, свой род человеческий!..
В ядерной войне победителя быть не может. Это абсолютная истина нашего времени — основа основ всякой реальной политики. Истина, обязательная и для военного мышления — нового мышления.
Мой командир подводной лодки сказал: «Я всё равно промолчу, никто, а тем более они, не должен знать, как поступлю я».
То есть, чтобы не было у возможного агрессора, у любого атомного идиота соблазна уйти от возмездия, отсидеться в бункерах от собственной радиации, ядерной зимы и пр.
Хотя мы-то понимаем и хотим, чтобы все понимали это: успешного ведения ядерной войны не бывает. Кто поведет ее «успешнее», больше бросит боеголовок, тот лишь больший «вклад» внесет в коллективное самоубийство. Такова реальность. Не задумываться над ней литература не может и даже не имеет права. Отвечать ей на самые проклятые вопросы следует произведениями. Но, когда меня внезапно и напрямую спросил человек военный, я ответил не только из глубины своего взорванного, потрясенного этим немыслимым вопросом-выбором сознания, но и из глубины литературы, в которой Толстой, Достоевский, великие гуманисты всех времен и народов, и у меня, простите, но вырывается это: «Я не нажал бы!»
А вдруг где-то уцелеет благодаря этому очажок жизни, не чужой — нашей, человеческой!..
Сегодня годовщина Чернобыля. Не случайно 26 апреля многим людям постарше напоминало 22 июня. Это действительно стало рядом.
Было всё: и дикая, обидная растерянность, и героизм, и прямые преступления. Было и есть и продолжение всего этого.
Но литература на всё смотрит сквозь призму психологии, нравственности. И на Чернобыль тоже.