Когда мне пришла в голову мысль попробовать написать характеристику именно этого противоречивого имени, редактор книги — Марина — заметила со всей прямотой: «Есть в этом имени нечто стервозное». Я попробовал дипломатично возразить, но каково же было удивление, когда буквально через несколько дней в фольклорном труде я встретил убийственное определение — «Маринка курвастравница»! Речь шла об отрицательной героине древней былины о Добрыне Никитиче. Так что из глубины веков передавалось в эпосе это обрусевшее имя коварной возлюбленной молодого богатыря, которая изменяла ему ради Змея Горыныча. Добрыня не смог перенести этого и убил злого соперника. Колдунья Марина обращает Добрыню в Золоторогого Тура (какой-то невольный намек усматривается в этом красивом, но рогатом животном). Однако, напуганная матерью Никитича, которая, как положено, оказалась сильнее самого богатыря, Марина возвращает ему человеческий образ, идет на мировую и даже просит принять заповедь великую — «принять со мной с Маришкой по злату венцу». Добрыня пообещал, но смахнул Марине «буйну голову за ее поступки неумильные». Конечно, тут и ответный поступок умиления не вызывает, но никакого осуждения былина также не содержит. Наоборот, Владимировы князи да бояре благодарят мгновенного холостяка, ибо «много казнила да народу она русского». Характерное обвинение. Ведь и мать русского богатыря — Авдотья Ивановна — строго наказывала сыну: «Только не ходи ко Маринушке, к той Маринушке Кайдальевне, к Кайдалевне да королевичне». Тут и отчество, и родословная указывают на заморское происхождение. Ну, не отечественное во всяком случае. Так вот испокон веков и повелось.
Имя Марина в нашем сознании связано с польским происхождением, с западенской кровью. В первую очередь, конечно, благодаря Марине Мнишек. Трагическая судьба этой легендарной полячки неразрывно слита с Россией, с ее буйной историей, засасывающей в свой водоворот иноземцев, обретающих здесь сверхрусскую судьбу. Марина Мнишек — исторический символ имени.
Литературный, трагедийно-поэтический — бесспорно, Марина Цветаева. Она писала в автобиографии: «Отец — сын священника Владимирской губернии… Мать — польской княжеской крови…» И далее: «Главенствующее влияние матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех…)». Но несмотря на все влияния и пристрастия, — поразительно русская судьба, сгоревшая на пронизывающем ветру эпохи одинокой рябиной. Самый характерный и самый, по-моему, «цветаевский» портрет — фото 1940 года. Снова в России: посветлевшие волосы, усталая улыбка, мудрый, проникающий в душу взгляд. Образы двух этих бессмертных Марин помимо воли автора царят над главой.
Итак, Марина. Сначала несколько внешних штрихов. Буколический, простонародный тип русской красавицы — несвойственен этому имени. Современники Мнишек вспоминают, что Марина была девицей небольшого роста, с черными волосами, красивыми чертами лица, но в ее сжатых губах и узком подбородке виднелась какая-то сухость, а глаза блистали более умом и силою, чем страстью. Да, это портрет весьма подходит Марине. Как правило, она не бывает красива безусловной, эталонной красотой. Но всегда чем-то выделяется среди остальных.
«Что-то в ней есть», — говорят про таких. Или так: она не красива, не чертовски мила, но — интересна. Интересней всего у Марины бывают глаза. Даже когда кавалер с дамой злословят в «Борисе Годунове» о Мнишек: «Да, мраморная нимфа: глаза, уста без жизни, без улыбки…», Пушкин как бы дает понять, что колкости отпускаются по поводу того, что выделяется в светской толпе. Если «глаза без жизни», значит, они живут. Это глаза Марины — они таят загадочность, нераспознанные движения души, невысказанную боль. Пусть не лучатся, не завлекают, но — завораживают и велят подчиниться взгляду… Да, улыбка редко бывает рекламно-ослепительной, с жемчужно-ровными зубами. Она, скорее, блуждает по лицу, подчеркивает настроение и переходит естественно в нервный смешок или откровенный, заразительный смех. И тут — души, смены подлинных настроений больше, чем декоративных ухищрений или мимических проявлений природной красоты.