Святую звали Наталия — через «и», в наше время привычней употреблять имя с мягким знаком. Вроде мелочь, но все-таки каждая Наталья должна задуматься (как Дмитрий — Димитрий по поводу начального звучания имени): слышит ли она в звучании и в самой себе это «и»? От этого зависит вибрирующее число имени: 5 или 3? Наталья (5) — более духовно независимая, верящая в собственный жизненный опыт, энергичная в повседневном труде. А Наталия (3) — более неустойчивая натура. Число имени символизируется треугольником, обозначающим прошлое, настоящее и будущее. Оно объединяет талант и веселость, говорит о гибкости и приспосабливаемости. Например, диктор телевидения Андреева настойчиво просит и в программах, и в титрах неизменно набирать ее имя как Наталия. Наверное, это не каприз, а подсознательное ощущение артистичности. Кстати, уменьшительное имя Таша, как звали Гончарову, имеет то же вибрирующее число — 3, свидетельствуя о заложенных сызмальства способностях. Раскрылись ли они? На сей счет что-то определенное сказать трудно. Во-первых, таланты Натальи вообще — не ошеломляющие, а скорее полудомашние, без шумного успеха, а во-вторых, быть женою гения и даже помогать ему вести издательские дела — надо иметь своеобразный талант, и немалый. Кстати, способность оценить женские таланты дается не всем. Самое занудное описание Натальи Николаевны оставил забытый литератор Туманский, который познакомился у Пушкина с «пригожею женой». «Пушкина беленькая, чистенькая девочка с правильными черными и лукавыми глазами, как у любой гризетки. Видно, что она неловка еще и неразвязна; а все-таки московщина отражается на ней довольно заметно. Что у ней нет вкуса, это было видно по безобразному ее наряду; что у нее нет ни опрятности, ни порядка — о том свидетельствовали запачканные салфетки и скатерть и расстройство мебелей и посуды». Недаром Пушкин в письме Плетневу просил простить Туманскому «некоторые мелочи характера малороссийского» — описание и правда мелочное, но, как ни странно, оно запоминается, может быть, потому, что Наталья зачастую не отличается абсолютным вкусом и волшебной способностью во все вносить мгновенный порядок. Есть в ней и разбросанность, и рассеянная ленца, но именно малоросу Туманскому она открылась тут же: ведь что-то вальяжно-малороссийское есть в самом имени — Наталья. Так и лезет на ум ария из оперы Лысенки:
То ли чернявость, то ли голос с музыкальным тембром, то ли характерный взгляд с легкой поволокой и часто лукавая улыбка, но что-то украинское в этом имени есть.
Наталья поет, рисует или играет на музыкальных инструментах или увлекается чем-то таким, что хотя бы опосредованно говорит о ее художественных наклонностях. Кстати, одной из первых драматургес на Руси была Наталья — младшая сестра Петра I. Царевна завела в Преображенском при своем дворе домашний театр (1707) и сама пробовала писать для сцены. Переселившись в Санкт-Петербург, также устроила общедоступный бесплатный театр. Наталья Алексеевна была дочерью Натальи Кирилловны Нарышкиной (еще одна пара — мать и дочь!) и царя Алексея Михайловича. Мать, не обладавшая такими театральными талантами, была тем не менее гораздо «наталистее» по судьбе и характеру. Красавица, вторая и любимая жена царя Алексея, она рано овдовела и была отдалена от двора при Софье, но посвятила себя будущему императору. После переворота 1689 года — снова почет, участие в делах государственных, религиозно-политических. Вела нежную переписку с сыном и сама приезжала к Петру в Переяславль. Но царю было не до нежного материнского сердца Натальи. Нежного и, как правило, скрытного, добавим мы. Все глубины любви, ласки, преданности Натальи раскрываются только любящему, близкому человеку. «У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства мне кажется профанацией. Только бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца» — это признание Натальи Пушкиной, как и все ее найденные сравнительно недавно письма, говорят о таланте точно и сжато излагать мысли, но главное — о целомудрии и сдержанности. Касаться темы ее невиновности в гибели поэта нет даже надобности. Собственно, эту версию поддерживали две, казалось бы, противоположные и темные стихии: высший свет и советское литературоведение определенного периода, искавшее во всем простых и социологизированных причин и следствий. Приведем выспренний отрывок из письма первой дамы — императрицы Александры Федоровны: «Эта молодая женщина возле гроба, как Ангел смерти, бледная, как мрамор, обвиняющая себя в этой кровавой кончине…» А закроем тему простым и честным слогом секунданта Пушкина К. К. Данзаса, заплатившего за верность дружбе сломанной судьбой: «Во весь промежуток этого времени, несмотря на оскорбительные слухи и дерзкие анонимные записки, Пушкин, сколько известно, не изменил с женой самых нежных дружеских отношений, сохранил к ней прежнее доверие и не обвинил ее ни в чем».