«Любовь, как пламя,
Таит угрозы,
Под лепестками
Шипы у розы.
То смех, то слезы
В глазах любимых,
Стихи от прозы
Неотделимы.
Любовь врачует,
Любовь калечит,
Но как хочу я
Быть вместе вечность.
Твой М». (2)
Скалли считала себя человеком, далеким от поэзии, но скверность данного произведения была настолько очевидна, что она невольно поморщилась. Впрочем, вряд ли это творение самого влюбленного юнца: язык выдавал в нем работу какого-нибудь посредственного поэта девятнадцатого века.
Скалли развернула вторую записку.
«Напечатайте имя мое и портрет мой повесьте повыше, ибо имя
мое — это имя того, кто умел так нежно любить,
И портрет мой — друга портрет, страстно любимого другом,
Того, кто не песнями своими гордился, но безграничным
в себе океаном любви, кто изливал его щедро на всех,
Кто часто блуждал на путях одиноких, о друзьях о желанных
мечтая,
Кто часто в разлуке с другом томился ночами без сна,
Кто хорошо испытал, как это страшно, как страшно,
что тот, кого любишь, может быть, втайне к тебе
равнодушен,
Чье счастье бывало: по холмам, по полям, по лесам
пробираться, обнявшись, вдвоем, в стороне от других,
Кто часто, блуждая по улицам с другом, клал себе на плечо его,
руку, а свою к нему на плечо.
Мими. Всегда твоя». (3)
И снова Уолт Уитмен. Скалли горестно вздохнула и покачала головой. Едва ли этот любитель дрянного стихоплетства заслуживал получить в ответ его прекрасные строки. Бедняжка, видать, была влюблена по самые уши. Впрочем, плохие стихи счастью не помеха. Взять, например, Малдера и его вкус в кинематографе… Смутившись тем, какой оборот неожиданно для нее самой приняли ее мысли, Скалли раздраженно убрала записки обратно, и еще раз обошла комнату. Нет, никаких следов пребывания мистера Берка.
От странного запаха начинала болеть голова. Пожалуй, будет совсем нелишним взять тут пару-тройку образцов для токсикологии. Сказано — сделано. Скалли соскребла немного краски со стены и пола — там, где запах был особенно сильным, и аккуратно упаковала в пакетик для сбора улик.
А теперь пора вернуться к Малдеру и рассказать ему о своей находке. И потом выяснить, кто такой этот «М». А точнее — подтвердить то, что Скалли и так подозревала.
***
— Постойте… Погреб? В смысле… la cave?
Аннетт Арно переводила полный неверия взгляд с одного агента на другого, пока те налегали на очередное угощение: Малдер за обе щеки уплетал покрытый хрустящей сахарной корочкой сливочный крем-брюле, а Скалли смаковала клубничный мильфей. Как бы осторожно она ни действовала, ей никак не удавалось справиться с пирожным так, чтобы то не развалилось, и теперь она старательно собирала ложкой миндальный крем и кусочки ягод и водружала их на рухнувший слой воздушного слоеного теста, чтобы прочувствовать вкус десерта целиком.
— Я понятия не имела, что здесь есть погреб. — Аннетт беспомощно развела руками. Скалли бросила на нее скептический взгляд, а Малдер охотно закивал.
— В Новом Орлеане их обычно не бывает, со здешней-то почвой, — сообщил он, и Скалли раздраженно закатила глаза, ожидая, что напарник попытается впечатлить собеседницу рассказами о всплывающих гробах. Но тот предусмотрительно воздержался от таких подробностей.
— Нам нужно побеседовать с мисс Харрис, — сухо сказала Скалли.
— Bien entendu. Она сейчас здесь, в столовой.
Агенты переглянулись. Скалли кивнула Малдеру, и тот, любезно кивнув Аннетт в знак благодарности за десерт, отправился на поиски «старой кошелки», как окрестила мисс Харрис Скалли, когда рассказывала напарнику о своих приключениях.
Оставшись наедине, мадам Арно и Скалли какое-то время молча смотрели друг на друга, пока Аннетт наконец не заговорила:
— Я понимаю ваш гнев, агент Скалли. Но, поверьте, я не меньше вашего раздосадована тем, что история становится все запутаннее и никто не торопится говорить правду.
— Вы и сами не торопились говорить нам правду, — заметила Скалли.
— Oui, — согласилась Аннетт. — Но у меня, как вы знаете, есть на то веские причины личного свойства. — Она сделала паузу. — Я вам не очень-то нравлюсь, верно?
— Нравитесь или нет — какая разница? — Скалли равнодушно пожала плечами. — Мы расследуем преступление.
Аннетт поправила прическу и спросила:
— Хотите знать мое мнение? — Она махнула рукой. — Понимаю, что не хотите, да и не верите мне, но все же. Я убеждена, что в деле замешано нечто паранормальное. Я его чувствую. В этом доме оно повсюду — какое-то… присутствие.
Скалли не спеша размешивала сахар в кофе, исподлобья глядя на Аннетт и надеясь, что ее взгляд в полной мере передает то, что она думает об этом «шестом чувстве». Но мадам Арно это не остановило. Она наклонилась к Скалли и доверительно продолжила:
— А еще я думаю, что агент Малдер придерживается того же мнения. Вас это раздражает? — Заметив, что Скалли вот-вот готова вспылить, она примирительно подняла руку. — Bien, пусть время нас рассудит. А пока не желаете ли попробовать мои новые macaron? С лаймом и базиликом — то, что надо в такую жару. Да и сладкое вам пойдет на пользу.
— Это еще в каком смысле? — возмутилась Скалли.
Аннетт улыбнулась и придвинула к собеседнице тарелку с пирожными.
— Знаете, чем меня так привлекло кондитерское дело? Оно позволяет раскрепоститься, увидеть действительность в других красках, заглянуть туда, куда раньше заглянуть не решался. Расширить свои представления о мире.
— Благодарю, но широта моих представлений меня полностью устраивает, — холодно парировала Скалли. — К тому же я не вижу здесь никакой связи. Если, конечно, вы не имеете в виду клиническую картину кетоацидоза на фоне сахарного диабета.
— Кулинария — она как секс, — задумчиво произнесла мадам Арно, проигнорировав сарказм Скалли, и та чуть было не подавилась горячим кофе от неожиданности. Ей всегда казалось, что представления о чрезмерно раскованных европейцах и придерживающихся излишне пуританских нравов американцах — не более чем стереотипы. Но, кажется, ей придется поменять свое мнение, если эта едва знакомая француженка продолжит рассуждать о своей интимной жизни за чашечкой кофе.
— Чтобы хорошо готовить, на самом деле не требуется ничего, кроме сильного желания и фантазии, — разъяснила свою мысль Аннетт. — Точно так же, как в постели. Разве не так?
Скалли поняла, что стремительно краснеет, и, промолчав, попыталась скрыться за чашкой.
— А кондитерское дело — безусловно, вершина кулинарии, — не дождавшись ответа, продолжила мадам Арно, словно не замечая смущения собеседницы. — Оно само по себе прекрасно в своей… optionalité? Необязательности. Как любовь. Любовь и секс в одном флаконе — что может быть лучше? Разве что любовь, секс и дружба. Вы согласны, агент Скалли?
— У вас здесь есть телефон? — невпопад спросила та и торопливо засунула-таки пирожное в рот, надеясь, что оно избавит ее от необходимости продолжать этот странный и совершенно не уместный разговор.
***
Малдер догнал мисс Харрис как раз в тот момент, когда та собиралась отпереть дверь в святая святых — на кухню. В руке она держала какую-то бумажку и что-то сосредоточенно вычитывала на ней, нацепив очки. Малдер догадался, что это, скорее всего, код от замка, который пожилая дама никак не может запомнить.
— Мисс Харрис? Фокс Малдер, ФБР, — представился он. — Вам помочь?
Женщина махнула рукой.
— Не стоит. В другой раз. Все эти новомодные штуки не для меня. — Она вздохнула. — Чашки чая теперь так просто не возьмешь.
Малдер улыбнулся.